Дети. Нина Федорова

к полночи надо быть на месте, в бараках. Но один напился и сидит, отказывается идти. Товарищи же тянут его с места. Все они, конечно, совершенно пьяны. И лакеи помогают тащить, а он, оказывается, силач, атлет, тяжелый-претяжелый, сдвинуть его не могут.

      Лида и Галя, пившие чай на подоконнике, заинтересовались рассказом и подошли поближе – послушать.

      – Страшно было смотреть. Сидит, уперся и руками и ногами, а лицо красное, глаза выпучены. Тут двое «маринов» схватили цветок – на столе стоял в большом горшке – они схватили цветок за стебель, а горшком бьют его по голове, – а остальные считать начали: раз, два…

      Восклицания ужаса раздались у девочек. Галя закрыла лицо руками и шептала: «Володя, Володя…»

      – Горшок был глиняный, разбился. Земля летела комьями…

      – Убили? – прошептала Лида.

      – Нет. Он только встал, чихнул и сказал: «Берите другой горшок!»

      Слушательницы облегченно вздохнули. Девочки засмеялись.

      И г-жа Платова, улыбнувшись, сказала:

      – Но я в тот вечер не смеялась. Я знала, что и мой сын где-то тут, в этой толпе. Произойдет убийство – и он может оказаться замешан. В испуге я кинулась вперед и закричала: «Where is mu son?»[1] – А этот самый упрямый «марин» кинулся ко мне и кричит: «Неге I am, Ма!»[2]’ – и он обнял меня и стал плакать, положив свою голову ко мне на плечи: «They beat me, Ма!»[3] – сам захлебывается горькими слезами. Сначала я испугалась, а потом жалко мне стало «марина», я глажу его по голове и говорю: «успокойся… успокойся». И оба мы в земле от цветка, грязные, грязные. Я стала чихать. Все кругом смеются.

      Девочки стояли, обнявшись, и громко смеялись:

      – Но дальше, что дальше?

      – Тут меня увидел Володя. Он был на каком-то возвышении, с оркестром. Он знал, что я приеду, ждал меня – а тут узнал по голосу. Он спрыгнул с возвышения и кинулся ко мне: «Мама!» – А «марин», меня не выпуская, сжал кулак и на него: «What?» – заорал: «She is my mother! Get out!»[4].

      Тут все четверо засмеялись громко и звонко.

      – А я испугалась за Володю, – продолжала г-жа Платова. – «Уйди!» кричу, – «уйди!» – Володя бледный, тоненький, слабый, – а этот силач наступает, меня же обнял одной рукой, боюсь, задушит. Володя видит это – хочет меня вызволить. Я Володе кричу: «Не подходи, Володя! Не подходи!»

      И она вдруг задохнулась и заплакала. Настроение в комнате сразу переменилось. Галя подошла к матери и нежно ее обняла.

      – Но всё хорошо кончилось, мама! Ты с самого начала сказала, что Володя здоров – и всё было хорошо. Успокойся, мама дорогая, успокойся!

      – Ну, уж кончу рассказ, – решила г-жа Платова, отдышавшись. – Попросили меня «марины» помочь им увести товарища, а то будет ему тяжелое наказание. И мы пошли. Я его вела, как ребенка, за руку. И Володя отпросился у хозяина и пошел за нами, обо мне беспокоился. И вот иду я в толпе пьяных матросов, веду за руку этого атлета, а он рыдает: «How very nice»[5], лепечет: «I am again home»[6]. Товарищи же его идут вокруг и поют песню. Все шествуем

1

«Где мой сын?»

2

«Я здесь, мама!»

3

«Они меня били, мама!»

4

«Что? – Она моя мама! Убирайся вон!»

5

«Как это хорошо».

6

«Я снова дома».