Я и мы. Точка зрения агностического персонализма. Игорь Сохань

вражда с «иным» миром и война.

      Война – это позор. Нельзя вовлекать граждан в военные действия, умерщвлять семьи ради решения вопросов, которые должны быть решены другими способами. Хотя каждый имеет право воевать, если это ему нравится. В этом нет индивидуализма или персонализма, поскольку это не выбор самого человека. Нельзя воевать одному. Это должны делать многие. Даже Дон Кихот не воевал, а защищал справедливость. Война – дело социальное, и это самое страшное мерило в персонализме. Когда идет война, персоналист должен сидеть в тюрьме, поскольку персоналист – пацифист. Персоналист не хочет воевать, так как это нарушает базовые представления о мире. Если можно убивать других людей при определенных обстоятельствах, как можно построить мир, в котором самое главное – другие люди? А если эти люди могут быть случайными, их можно убить, и они больше не будут участвовать в рассуждении, должны быть «выведены за скобки»? Но если люди «выведены за скобки», о каком персонализме можно говорить? Если бизнесмен может достать револьвер и убить конкурента – это не конкуренция.

      За краткий срок существования человечества в таком виде, как мы его знаем из достоверных источников, чего только не делал человек по отношению к другим людям: сажал на кол, подвешивал за ребра на крюки, разрывал на части, отрубал руки и ноги, чтобы оставшийся обрубок жил и помнил, что согрешил. Поэтому так трудно сказать о себе: «Я – персоналист». Персоналист порой должен жертвовать собой, что неестественно. Он тоже иногда вынужден идти на войну, но делает это с большой неохотой, и в этом нет ничего значимого, поскольку и лентяй не хочет воевать, но у лентяя с персоналистом мало общего. Например, писатель Сартр, участник Сопротивления: как философ он экзистенциалист, но как писатель – персоналист.

      Совершая поступок, мы выбираем себя, но в персонализме такая идея не работает, поскольку в этой философии человек выбирает себя не тогда, когда совершает поступок, а когда кается, очищается от грязи, которую создал, совершив что-то, поэтому персонализм говорит больше о внутреннем, будущем, нетленном в человеке, чем о прошлом, темном, наносном. Грешат многие. И мечтают многие. Для кого-то мечты, сны смывают совершенный непростительный грех. В персонализме нельзя отмыться от греха, забыть, искупить. Никто, кроме тебя самого, не накажет тебя. То, что ты сделал, остается с тобой навечно в той или иной форме. Беспечно выбирая будущее, мы забываем прошлое, а помня и оставаясь зависимыми от прошлого, сохраняем связь прошлого и настоящего.

      В персонализме человек всегда должен быть выше своего прошлого, хотя это нисколько никого не возвышает.

      Возможно, персонализм окажется для молодежи самым близким философским течением, поскольку она живет на закате капитализма: конкурентоспособность государств зависит от культуры, рабочей этики и государство может процветать, даже если налоговый пресс достигает 60 %, или когда налог низкий, производство конкурентоспособно,