Идиоты. Петербургский роман. Фёдор Толстоевский

му так получилось, что я здесь сижу? Я, Гектор Маусов, преуспевающий писатель, который никогда не брал билеты на самолёт ниже бизнес-класса, уже второй день сижу в купе, которое со своим запахом параши и критическим отсутствием кислорода больше напоминает одиночную камеру на колёсах. Да, о чём это я… Вы думаете, я опасаюсь летать из-за того, что не хотел бы увидеть свои кишки на фасаде какого-нибудь небоскрёба? Нет, конечно нет. Дело в том, что я направляюсь в Петербург с особой миссией и, чтобы полноценно её осуществить, я должен приехать сюда из Кёльна, где, как известно, находится мой дом, именно поездом. Кроме прочего, я возвращаюсь в свой родной город.

      У меня уйма времени – около месяца. Я готов с размахом потратить его, но ещё не знаю, как. У меня есть смутные планы. Россия сильно изменилась, говорят, но это не важно. Если вы думаете, что я еду развлекаться, вы катастрофически ошибаетесь. Надеюсь, вы не встретитесь со мной, – я не желал бы зла своим читателям, это моя небольшая слабость. Мне кое-что нужно в России. Я не уверен, есть ли оно в ней, но в Европе этого точно нет и никогда не было. Мне немного страшно, так, должно быть, чувствовал бы себя тот робот, которого запустили в потайную камеру египетской пирамиды, если бы в него вложили хоть что-то человеческое. Я до коликов боюсь не найти того, за чем еду. Но довольно. Сидение в купе становится невыносимым. Интересно, сколько на мою жизнь отпущено таких моментов, не отмеченных Божьей рукой, хотел бы надеяться, что меньше, чем у других. Иду в вагон-ресторан.

      Пройдя несколько вагонов с закрытыми купе, я очутился в маленьком ресторане с нестерпимо близко отстоящими друг от друга столиками. Посетителей было всего двое: плохо выбритый мужчина в галстуке с символикой американского флага, с наглым и искательным взглядом, который неопрятно ел жареную курицу, и сидящим в углу мрачным молодым человеком в светлом плаще и русской ушанке, уныло сосредоточенным над нетронутым стаканом водки. Первый поздоровался со мной по-английски, взмахнув жирной куриной ногой и стараясь поймать мой взгляд, а второй, нервически дёрнув плечом, опустил голову ещё ниже, при этом, однако, неожиданно отхлебнув сразу полстакана.

      Я сел за свободный третий столик, как раз между ними, заказав кофе и рюмку коньяку. Субъект с курицей, неестественно изогнувшись, пытался сесть ко мне вполоборота, жадно изучая боковым взглядом покрой моего костюма и всем телом выражая желание общаться. Его блестящие от жира руки были суетливо заняты поиском вилки и ножа, которые он наконец с облегчением вонзил в обглоданный костлявый остов курицы. Я выпил коньяк и взял салфетку. Моя рука с твёрдыми, но изящными пальцами задержалась у лица, как на том снимке, который особенно часто печатают на суперобложке моих книг.

      – Ой, – вдруг по-русски ойкнул доевший курицу мужчина, и внезапно заткнулся, подавляя несвоевременную отрыжку. – Ой! – повторил он более уверенно, – А я-то к вам по-английски… Гектор Маусов! Всемирно известный писатель, теперь живущий в Кёльне! Завсегдатай светских тусовок, меценат и…

      – И скандалист, – продолжил я, сообразив, что он цитирует ведущего одной популярной программы, недавно бравшего у меня интервью.

      – Сам Маусов! – театрально восхищался мужчина, невероятно ободрившись от того, что я обратил на него внимание. Он наивно потянулся ко мне через столик всем телом, как сорняк к солнцу. При этом его руки, явно не в тон другим частям тела, мелко копошились под столом, – дядя спешил вытереть жирные пальцы то ли об оконную занавеску, то ли о свои собственные штаны. Вдруг руки возникли над столом, – с шариковой ручкой и нетронутой салфеткой, на которой было всего одно сальное пятно.

      – Подпишите, умоляю, – он протянул мне салфетку, – как бывший соотечественник… Я на работе буду всем показывать. Оптовая торговля рыбой, – тупо добавил он с таким выражением, как будто предполагал, что это может меня в какой-то степени заинтересовать.

      – Я принципиально подписываю только свои книги, – возразил я с лёгкой улыбкой.

      – Книги…, – безнадёжно повторил мужчина, сразу как-то сникнув.

      – Да о чём вы с ним говорите, – вдруг послышался ясный, но негромкий голос из угла ресторана. Другой посетитель, как оказалось, тоже говорил по-русски, хотя и с отчётливым английским акцентом, – посмотрите на него, он же определённо ни одной книги вашей не читал.

      Я с любопытством обернулся – из-под русской ушанки на меня смотрели два воспалённых блёкло-голубых глаза, с каким-то очень обнажённым, но одновременно высокомерно-испуганным выражением. Передо мной, очевидно, сидел человек крайне чувствительный, самолюбивый и способный остро ощущать дистанцию, в отличие от второго попутчика. Стакан его был уже пуст, что и послужило столь приятному началу беседы.

      – Это как это не читал! – возмутился дядечка в американском галстуке, – ну, ни фига себе. Голубцов не читал! Да если бы такие как я не читали – как говорят у нас в России, средний класс, кто бы вообще стал их читать, тиражи такие, – прибавил он с искренним убеждением.

      – Значит, не читали, – меланхолично и невозмутимо повторил молодой человек в ушанке.

      – Я всё знаю, –