Подробности. Книга стихотворений. Александр Александрович Петрушкин

сделаем мы с ним, таким живым?

      Куда мы поведём свои стада,

      которые, не ведая стыда,

      растут в садах овечьих и летят

      среди пархатых этих медвежат

      на улицу по имени меня —

      одну из версий белых тупика,

      ложатся вдоль огня, в бумажный лёд,

      ощупывая тень свою, как ход?

      Стада идут здесь, голые стада,

      в подмену рая, слова, в имена —

      на их знамёнах белые скворцы,

      и двери, что скрипят на тельце их,

      возможны, как за дверью пустота

      которая [как лёд] сомкнёт уста

      бумажные, в которых смерть течёт

      надёжна и густа – как донник в мёд.

      Пусть пастухи моих живых костей

      в ночи шумят, в резине тополей,

      и льются сквозь пергамент твёрдый снов —

      пока подложный рай мой не готов

      пока хрустит над преисподней лёд

      мой псоголовый, будто милый кров.

      я буду здесь в своих родных садах,

      где прячет дерево в самом себе тесак.

      Гектор в Тыдыме

      Андрею Пермякову

      В лодке фабрики усталой —

      тает снег, шагает правой

      вдоль по досточке рабочий

      между ледяных отточий.

      Перед ним, в лице синицы,

      горит атом серебристый,

      и сучит ногой дитя,

      ожидая сентября.

      А за лодкой ходит некто —

      будто убиенный Гектор

      наконец пришёл в Тыдым,

      где конечно все сгорим.

      Загорелой своей кожей

      семафоря рыбаку,

      нас олень из тьмы тревожит.

      Из солёного Баку

      в лодку фабрики, что тает,

      широко шагает снег,

      и идёт, как алкогольный,