Крадущие совесть. Геннадий Пискарев

самодовольство Чакина. Как все люди, выросшие на природе, Вера Михайловна любила задушевную, добрую беседу. С Чакиным же общий язык она перестала находить. Он считал во всем правым себя. В разговорах возражений не терпел, грубил.

      – Вот скажи-ка, Вера Михайловна, что бы ты сделала, если б нашла вдруг клад? – начинал, бывало, заводить разговор Чакин после прочтения в газете заметки о найденном и сданном государству золоте.

      – Да государству отдала б, – просто отвечала теща.

      Зятя ответ колол, как иглами:

      – А что оно тебе дало, государство-то?

      – Все у меня от него, вся моя жизнь…

      – Ишь, какая идейная! – хмыкал зять. – Как- с трибуны говорит…

      Откровенная ненависть к теще появилась у Чакина после того, как Вера Михайловна отказалась принять предложение зятя продать дом и корову, чтобы половину выручки отдать ему. Чакин тогда пристраивал к своему особняку веранду, делал беседку. Денег не хватало, а ждать, когда они скопятся, было не в его натуре. Хотелось скорее доказать соседям, что жить он может лучше их.

      – А мне где жить прикажешь? – спросила теща зятя.

      – В городе на оставшиеся деньги можно купить половину дома.

      – Хорошо рассудил. Мне что, семнадцать лет – по чужим-то углам обитаться?

      Чакин, когда теща ушла, чертыхался: «Умна, умна, матушка. Но погоди, придет старость, не попросишься ли ты ко мне жить?»

      – Зачем ты так? Мать она все же мне. Да и дом строить помогала нам, – заикнулась было жена.

      Но Чакин только свирепо сверкнул глазами.

      Старость к Вере Михайловне приближалась неумолимо. Однажды болезнь свалила ее в постель. Спасибо соседям: ходили за ней, топили печь, доили и кормили корову. Еще не оправилась Вера Михайловна после хвори, как приехала к ней дочь, дала совет:

      – Поговори с Чакиным, может, к себе возьмет тебя.

      – А ты что же, дочка, аль никакого голоса в доме не имеешь?

      Промолчала Екатерина, видно было: сдерживает слезы.

      – Да не бойся, – успокоила ее мать. – Не буду я вашу жизнь нарушать. Что я, не понимаю разве – житья ни тебе, ни мне не будет, если я поселюсь у вас. Раньше нужно было одергивать Чакина-то, когда он с Танюшки шапку сорвал.

      Зять появился у тещи на деревенский праздник урожая. Приехал в шляпе, важный, начал подсчитывать доходы Веры Михайловны:

      – Молоко государству продаешь! Мясо тоже, пенсию получаешь, на деньгах сидишь…

      – Может, тебе их отдать?

      – Отдашь, не отдашь, все равно мои будут. Говорят, здоровьишко у тебя неважное.

      Это было уж слишком. «Смерти ждешь, Чакин? Наследства? – горестно размышляла Вера Михайловна. – Да не впрок оно тебе будет!»

      …Она шла за пять километров в село, где было почтовое отделение и сберегательная касса. Осеннее солнце грело ей плечи, спину. Знакомые останавливали ее, спрашивали о здоровье, о дочери, о зяте.

      – Как же, не забывают, вчера только были.

      И горькая улыбка трогала ее губы.

      Шаль для свекрови

      Когда