Солдат и Царь. Два тома в одной книге. Елена Крюкова

меня разглядывать.

      Ефим уже стоял на пороге с двумя литовками.

      Взбросили косы на плечи, пошли, широко шагая. За ними, мелко и быстро перебирая ногами, спешила Софья с маленькой, будто игрушечкой косенкой. Той смешной косенкой траву срезала Софья быстро и ловко, мгновенно выкашивая лужайку или зеленую ложбину на угоре. Бабы сноровке ее люто завидовали.

      Сельчане уже трудились вовсю. Угор над Волгой был весь усеян белыми, алыми, розовыми, синими, небесными рубахами, юбками, поневами, сарафанами: бабы и мужики дружно поднимали косы, остро и быстро двигали ими над шелестящей травой, вонзали в самую травную, мощную гущу. За блеском лезвий трава ложилась покорно, обреченно. Выкос все рос, расширялся, угор постепенно обнажался, а девки шли за косцами с граблями и сгребали накошенное в кучи и стожки. Кто посильнее да помускулистее – сбирал стожки в настоящий стог, очесывал его граблями и охлопывал.

      Ефим и Мишка взбросили литовки. Косы запели в их руках, почти под корень срезая могучую траву.

      – Гнездо не срежь. Тут козодои гнезда вьют.

      – Ну и срежу? Невелика беда.

      – А если Господь твое – срежет?

      – У Иова вон срезал. Да Иов Ему опять же молился. И Господь ему – все вернул.

      Косы пели и визжали резко, тонко, длинно.

      Ефим криво усмехнулся. Пот тек по его губе.

      – Сынок-от у меня Писание, оказывается, читает.

      Мишка вскинул косу высоко, захватил сразу полкруга травы вокруг себя.

      – Да это мне Софья читывала. Я и запомнил.

      Вжикали косы. Потянуло пьяным цветочным духом. Мишка скосил глаза. Никого. Обернулся. Сзади и чуть сбоку, ступая по траве осторожно и легко, шла Наталья и резво, быстро косила; справа от нее шла Софья, еще поодаль две бабы со двора Уваровых гребли скошенное.

      Бабы все были в лаптях, а Наталья босиком.

      Косовище в руках Мишки мгновенно вспотело и заскользило.

      Молчал, сильнее сжал губы. Делал вид, что ее не заметил, не видел.

      За бабами, подальше, шел Степан Липатов, косой возил, как тяжелым молотом в кузне. Хлипкий был Степан, хворал вечно. Ветер дунь – и свалится: с кашлем, с хрипом. В жару – в обморок падал. Вот и сейчас лоб, как баба, белым мокрым платком обвязал, чтобы солнце не ударило.

      Шуршала трава. Визжали и плакали косы. Блестели под свирепым, добела раскаленным солнцем узкие, как стерляди, лезвия. Вперед, вперед, не останавливайся, резвый сенокос! Еще велик угор, а скосить к закату надо. А пить-то уже как охота, да и есть тоже.

      Мишка облизнул губу. Больше не глядел в ту сторону, где косила Наталья.

      Она-то его прекрасно видела. На траву, на лезвие не глядела, а глядела на Мишку, и глаза ее искрили, смеялись. Софья исподтишка за ними обоими наблюдала. Софье по весне уж донесли: Минька к Наташке свататься шастал. Да все с весны замолкло. Замерло, а может, и сгасло. Неведомо то.

      Тянули грабли траву. Переступали в траве босые ноги. Кто в лаптях да в онучах, счастливей босоногих был: трава щиколотки резала не хуже ножа.

      И вдруг – короткий резкий крик. Наталья аж присела от боли на траву.

      Мишка