В координатах мифа. Антология

зарывается, как медвежонок,

      В мои не готовые к миру объятья.

      Я тоже недавно не знала, я тоже,

      Как в комнаты входит безумье украдкой,

      Как солнце касается высохшей кожи,

      Как память, стираясь, меняет повадку.

      Как память, стираясь, лишает покоя.

      Мы бродим по дому, друг друга теряя.

      И я говорю своей матери, кто я.

      «Мне хочется к маме», – она повторяет.

      «К маме бы… она не узнаёт…»

      К маме бы… она не узнаёт.

      А еще недавно узнавала.

      Пахнет морем – не наоборот —

      Йод на отвороте одеяла.

      К ней в палату приводили пса,

      Он смешно ей тыкался в колени.

      Бабушкина вера в чудеса

      Выцветает в третьем поколенье.

      Если эта степень пустоты

      Означает встреченную старость —

      У меня осталась только ты,

      И не говори, что не осталась.

      Когда мне было пятнадцать лет

      Когда мне было пятнадцать лет,

      Такой короткой казалась жизнь.

      Казалось, могут «оставить след»

      Ну, разве кетчуп и рыбий жир.

      А кто постарше – проеден ржой,

      И сорок с лишним – уже конец.

      И «в общем, близкий» всегда чужой.

      И «в общем, честный» всегда подлец.

      Когда мне было пятнадцать плюс,

      Я шла на казнь к девяти утра.

      Когда на мамино «я боюсь»

      Я отвечала: «а мне не стра…».

      Таким ужасным казался мне

      Мой бледный профиль, а также фас.

      И непонятно, по чьей вине

      Разрез японский еврейских глаз.

      На Дом печати цепляли флаг,

      По главной улице тек народ.

      Но запах «Явы» читался как

      Обетованье иных широт.

      Метель сжигала сухие лбы,

      И ветер горькие рты кривил,

      Но наш вокзал у базара был

      Обетованьем иной любви.

      И перемерзшие поезда —

      Обетованьем любви иной.

      И это то, что спасло тогда,

      И это то, что еще со мной.

      «Не надо трясти архивом…»

      Не надо трясти архивом.

      Давно никаких бумажек,

      Ни фоток, ни даже писем,

      Не прячу и не храню.

      Но памяти наших сборищ

      Остался короткий список.

      Тогда отмечали что-то.

      Скорее всего, фигню.

      Салат «Оливье» – Марина.

      Марине чего попроще.

      Марина опять влюбилась

      И всюду сплошной разлад.

      Доверишь картошку чистить

      И прячешь подальше ножик —

      Марина отрежет палец

      И кровью зальет салат.

      Любые закуски – Оля.

      Пусть делает, что захочет.

      Она – вегетарианка,

      Совсем ничего не ест.

      А Олю едят все время —

      Коллеги, соседи, мама.

      И Оля молчит и терпит,

      Мол, надо нести свой крест.

      Горячее. Лень возиться.

      Пусть будет Наташка – рыба.

      Наташка мечтает замуж

      И смотрит программу «Смак».

      И