В координатах мифа. Антология

возьми,

      Темнеют лицом на снимках

      Для нерукотворных СМИ.

      Там все, что вчера сияло,

      Сегодня почти зола.

      Там даже под одеялом

      Не выцыганить тепла.

      Там надо скрывать увечье,

      Пока на своих двоих.

      Там мертвые человечней,

      А то и живей живых.

      Где ветер сменяет ветер,

      Где может пропасть любой…

      В расхристанном сером свете

      Сгорает моя любовь.

      «Господи, как я хочу в Москву!..»

      Господи, как я хочу в Москву!

      Господи, как я о ней скучаю!

      Будто бы где-то еще живу

      Будто куда-то вхожу с ключами.

      В светлом сиянье ее огней

      Я бы с размахом взялась за дело:

      Я бы ухаживала за ней

      И нестерпимо ее жалела.

      Я б утирала ее платком,

      Я бы ее посыпала дустом.

      С этим кремлевским ее катком,

      Самодержавьем и самодурством.

      Я бы согрела ее за так —

      Ей ли мои обновлять заплаты?

      Больше не может поймать закат

      Остекленевший балкон на пятом.

      Если погашены все огни,

      Если не скоро зажгутся снова —

      Выбери и пересохрани

      Музыку, что ли. Хотя бы слово.

      Марина Ивановна

      Бабушкина подруга к нам на тарелку супа

      Шла, как идут на плаху и на условный знак.

      «Голод, моя родная, это такая сука,

      Выжить как будто можно, а пережить никак!»

      Бабушкина подруга не выносила сборищ,

      Шумных семейных празднеств с топотом у стола.

      Дикую эту птицу ради своих «сокровищ»

      Ни приручить, ни выгнать бабушка не могла.

      Бабушкина подруга шила чертей и кукол,

      Высокомерных кукол и молодых чертей.

      «Старость, моя родная, эта такая штука,

      Чтоб разозлить героев и напугать детей».

      Бабушкина подруга втайне гордилась строчкой

      Как уцелевшим текстом из устаревших слов.

      «Строчка должна быть вечной или хотя бы прочной», —

      И разминала пальцем крестообразный шов.

      Бабушкина подруга мало кого любила

      И говорила только, зная наверняка.

      Если она дарила что-то, то это было

      Чем-то не больше спички, стачанным на века.

      И у меня остался поздний ее лукавый.

      Сшиты крестообразно плюшевые края.

      Бабушка говорила: «Что ты, Марина, право!»

      «Что вы, Марин Иванна…» – ей говорила я.

      Дерево

      Никто не захочет дерево утешать.

      Не сунет озябшие ветки в пальто и шарф.

      Щекой не прижмется, не скажет: «Да ладно, деревце,

      Ну, как бы там ни было, будем пока надеяться…»

      Оно от избытка нежности каждый год

      Других утешает тем, что опять цветет.

      Само удивляется, машет листвой растерянно:

      «Я и забыло… забыло, что я растение».

      И робко касаясь глупых людских голов,

      Всегда не находит слов, не находит слов.

      Нона

      Здесь