Узнай врага. Вадим Волобуев

ь сияние: колыхались, выгибаясь, разноцветные сполохи, растекались молочные потоки, загоралась багровая заря.

      Человечек опустил правый локоть, потом снова завёл руку за спину. Один из волков вдруг подпрыгнул, вскинув передние лапы, и хряпнулся в сугроб. Остальные прыснули в стороны, рассыпались полукругом, заметались суматошно.

      – Эк! – крякнул Сполох. – Ловко он его!

      Незнакомец прикоснулся кончиками пальцев к правому уху, вытянул вперёд левую руку, и ещё один волк, задрав лапы, зарылся в снег.

      – А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – вдруг заорал Огонёк. Сорвавшись с места, он запрыгнул в сани, ударил остолом собак и принялся суетливо разворачивать упряжку, шаря вокруг обезумевшим взглядом.

      Старик Пламяслав дёрнул за повод, понукая лошадь, замахал рукой, отводя порчу. Просипел неистово:

      – Великий Огонь, спаси и сохрани! Отведи злые чары и всякую нечисть, избавь от наветов и сглаза, будь нам отцом и матерью! Великий Огонь, не оставь заботой…

      Головня, перепугавшись, поднял лошадь на дыбы, ухватился за плеть, висевшую на запястье, хлестанул по мохнатому боку.

      – Пошла, пошла, родимая! Выноси!

      Взметнув белую порошу, лошадь помчалась прочь – подальше от страшного места, где чародей крушил заклятьями волков. Духи снега и мороза ударили Головне в лицо, студёная серая мгла сомкнулась перед глазами, крылатые демоны замелькали вокруг. Загонщик прижался к холодной шерстистой шее кобылы и крепко сжал поводья, напрочь забыв о товарищах и о деле, ради которого оказался посреди ледяных полей.

      А сзади, словно глас с небес, доносилось:

      – От болезни и порчи, от недобрых людей, от искушения и коварства – спаси и сохрани!

      Снежная пыль вдруг извергла из своей утробы Сполоха на белоглазой кобыле. Сын вождя лихо натянул поводья и грянул, полный лихорадочного восторга:

      – Чтоб мне провалиться, хо-хо, если мы не встретили колдуна!

      И тут же пропал в серой мгле.

      Сколько мчался Головня? Он и сам не помнил. Устав нахлёстывать лошадь, он остановился и стал озираться. Вокруг не было ни единой души: ни колдуна, ни волков, ни родичей. Одна лишь снежная равнина и едва заметные холмы вдалеке.

      Кобыла потянулась было носом к снегу, распаренная, жаждущая влаги, но седок дёрнул за повод, похлопал её по мокрой шее – не хватало ещё застудить животину.

      Слова заговора сами полились из уст:

      – От сглаза и порчи, от наветов и обмана… От демонов болезней и страха… Спаси и сохрани. Спаси и сохрани…

      Он привстал на стременах, посмотрел вдаль, шмыгнув носом. Из головы всё не выходили волки, сражённые неведомой силой. Силён колдун!

      Подраспахнув меховик, Головня нащупал старый материн оберег – скукоженный чёрный комочек, весь в царапинах, твёрдый как камень. Опасливо зыркнув туда-сюда, приложился губами.

      Головня соскочил с лошади, взял её под уздцы, крикнул что есть силы:

      – Эй, люди! Слышит меня кто?

      Тишина.

      Вот же досада! Один посреди ледяных полей – хуже не придумаешь. Не место здесь лесовику, в этом проклятом месте, среди вздыхающих валунов и носящихся повсюду духов смерти. Да и зверолюди… Наткнёшься на них – поминай как звали. Сожрут в один миг.

      Головня постоял, всматриваясь в полумрак. Что же делать? Придётся возвращаться. Авось колдун уже ушёл. Где ещё искать своих?

      Он вздохнул и повёл за собой усталую, кротко моргающую кобылу. А чтобы тишина не давила на уши, принялся рассуждать вслух:

      – Может, не колдун это был, а? Может, ошиблись мы? Демоны водят, без них не обошлось. Сначала гололедица, потом коров обрюхатели, теперь вот это… Огонёк, сволочь, сбил с панталыку. Да и Пламяслав, опять же… Сам рассказал о колдуне, а как увидал его – душа в пятки. Эх, старик! Я-то тебя другим помню. Совсем другим.

      Вспомнилось Головне, как много зим назад, в становище, сидя у очага, старик разглагольствовал перед собравшейся ребятнёй. На угольях мерцала синеватая слизь огня, по устланному старыми шкурами полу скользили осторожные тени, на ворсистых стенах плясали духи, а Пламяслав вырезал из лиственничной баклуши ложку и толковал об устройстве жизни.

      Он говорил: «Род подобен упряжке. Загонщики в нём – лошади, а бабы и дети – поклажа. Вождь – это тот, кто направляет общину, подобно вознице. А ещё есть следопыт, указующий путь: он обвязывает себя сухой жилой и идёт впереди, проверяя прочность наста. Без следопыта род бессилен, он точно слепец, бредущий по тундре. Следопыт – это Отец…»

      – Ты был следопытом! – выпалил девичий голос.

      Все обернулись на дерзкую. То была Искра, белокурая дочь рыбака Сияна. Подавшись вперёд, она жадно смотрела на старика горящим взглядом. На щеках её пылал румянец, а в распахнутых глазах танцевали крохотные льдинки.

      – Я не Отец, я простой разведчик, – усмехнулся старик. – Лишь тот достоин зваться Отцом, кто родился в семье Отца. Не загонщик, не кузнец, не гончар, не каменотёс, но только сын Отца и дочь Отца. Так повелось