Самый большой подонок. Геннадий Васильевич Ерофеев

примерно в километре правее аэродрома, а затем камнем стал падать вниз. Он рухнул в чудом сохранившееся неподалеку от лётного поля болото. Молча стояли мы на гребне бруствера, потрясённые увиденным, но не успевшие в полной мере осознать совершившуюся на наших глазах трагедию. Однако её финальный аккорд ещё не прозвучал.

      Внезапно болотная жижа разверзлась, образовав цилиндрическую воронку, подсвеченную изнутри адским тёмно-красным пламенем, и вслед за тем ужасающей силы взрыв потряс мирные окрестности, выдавив мощной ударной волной остатки зеркального остекления злосчастного небоскрёба и разметав по земле нашу молчаливую компанию. Так пришёл к своему полному финишу бедняга Волик – Рогволд Кочнов…

      Свет в глазах померк, дальнейшее я вспоминал отстранённым сознанием. А дальнейшее было ужасным.

      С немыслимыми, нечеловеческими ухищрениями специальная комиссия установила, что авария произошла из-за какого-то протекшего бачка с жидкостью. Техник и инструктор получили мощные пинки под курдюк, меня же все поздравляли со счастливым спасением: если бы моя очередь на полёты была первой, полным финишёром стал бы не Волька, а я.

      Я с трудом воспринимал происходящее, будучи близок к обмороку. Перед глазами вдруг предстал крошечный циферблат прибора, контролирующего злосчастный бачок или его содержимое, показывавший, что этот третьестепенный элемент или агрегат машины не совсем исправен. Вероятно, он испортился незадолго до моей посадки. До того как покинуть кабину, мне следовало проверить показания приборов и доложить о всех неисправностях бедолаге технику. Но этот паршивый циферблат проектировщики доисторического реактивного птеродактиля засунули в самый низ приборной доски, едва ли не под коленки пилоту, в полном соответствии с невысокой значимостью прибора. После посадки я находился в эйфорическом настроении и, желая поскорее присоединиться к загорающим на травке приятелям, легкомысленно не придал значения его показаниям, просто-напросто забыл о своих обязанностях, до предела поглощённый собственными радостными ощущениями. Сыграло роль и то, что Волька более других был лётчиком – в том понятном каждому смысле, что являлся одним из тех многочисленных наездников, которых абсолютно не интересуют вопросы и проблемы технического обслуживания. Нас, таких, было большинство – в будущем нам предстояло заниматься деятельностью несколько иного рода, и готовились мы к другому. Но так или иначе, а я стал косвенным виновником гибели Вольки. К тому моменту я давно забыл о своих детских фантазиях о расправе над Волькой на безлюдной Земле. Совершенно искренне, не лицемеря ни перед людьми, ни перед собой, я могу утверждать, что моя небрежность являлась случайной, спонтанной, непреднамеренной. Но успокаивая себя таким образом, я могу говорить лишь о таком себе, какого мне дано знать. Как и каждый человек, я не умею проникать в своё подсознание, а что на самом деле замышляло оно по отношению к Волику в тот злополучный июньский день, знает только Господь