Самый большой подонок. Геннадий Васильевич Ерофеев

за «свиноколы». Тошнотворная масса живых кишок, свиваясь в кольца и петли, тяжело ворочалась в ванне, грозя перевалить через край. Подавив рвотный спазм, я вбил ступни в «свиноколы», и в этот миг то, что являлось передней частью или, если можно так выразиться, началом бесконечного червя, медленно переползло через борт ванны и в изнеможении свесилось до самого пола – так свешивается безвольная рука сердечника либо гипертоника, которому стало плохо в чересчур горячей воде.

      С перекошенным от омерзения лицом я снова попятился к топчану. Свешивающийся конец слепого червя был теперь толщиной с человеческую руку! Эта дрянь разбухала, увеличивалась в размерах, вырываясь из крана на свободу!

      Качнувшись как маятник, скользкая гадина судорожно задышала невидимым ртом – так дышит вынырнувший на поверхность уставший ныряльщик.

      Я не мог тронуться с места, не мог даже оторвать взгляд от дурно пахнущего гигантского глиста, а моя правая рука не желала хватать «спиттлер», хотя я не уставал мысленно повторять славное имя уникального пистолета, не раз и не два выручавшего меня в опасных ситуациях.

      Хриплое дыхание лоснящейся от слизи гадины постепенно успокаивалось, становилось реже и глубже. На несколько секунд мокрая кишка приостановила качание маятника и неподвижно повисла перепендикулярно полу, словно собираясь с силами. Затем она испустила такое отвратительное протяжное кряхтение, что меня вывернуло наизнанку.

      Медленно, с частыми остановками и даже с возвратом назад, кишка начала подниматься вверх, дрожа от напряжения и не переставая кряхтеть и стонать. Её потуги сопровождались мерзкими шипящими звуками – тварь то ли дышала, то ли испускала газы. Приподнявшись примерно на полметра над бортом ванны, живая кишка застыла в воздухе, слегка покачиваясь из стороны в сторону, будто приготовившаяся к нападению кобра.

      У этой твари была голова!

      Не-е-т, всё во мне противилось называть головой то, чем оканчивалась бледная, как корни огородных сорняков, кишка. Слово «голова» ассоциируется со словом «думать» – а что могло думать будто покрытое соплями утолщение, призванное «интеллектуально обслуживать» несколько десятков метров одноообразной, разбитой на повторяющие друг друга членики плоской кишки, какие сокровенные мысли могли проноситься сейчас в мягком сыром набалдашнике, венчавшем бесконечное омерзительное туловище?

      Снова послышалось протяжно-шипящее «х-ххх-а» – и меня вытошнило на плиты пола, куда уже вываливались змеящиеся петли и кольца переполнившей ванну многометровой мрази. Сферическая, как у свиного цепня, головка (так называемый сколекс) достигала у этой твари размеров крупного кулака, а формой напоминала головку опийного мака или… батисферу. Такая же шаровидная, с четырьмя тёмными глазками-иллюминаторами и шапочкой-люком на макушке-полюсе. Фланцы глазков-иллюминаторов были образованы бахромой, состоящей из плотно посаженных мелких крючков, чье прикосновение я, вероятно, и испытал