Серафимов день (сборник). иеродиакон Никон (Муртазов)

расстроится, будут неприятности.

      Я стоял в нерешительности, не зная, что делать: идти или не идти.

      – Иди, – магически, вкрадчиво шептал другой голос, – все будет хорошо, и ты успеешь вернуться.

      Я сделал несколько шагов по улице – и опять первый голос мне внушает:

      – Не ходи, зачем тебе это? Сегодня праздник, а ты идешь на грех.

      Я остановился, раздумывая над этим советом.

      – Иди, – шептал настойчиво левый советник, – там так хорошо и весело!

      Я прошел несколько домов, и снова, в последний раз, кто-то грустно сказал:

      – Не ходи, помолись лучше дома!

      – Не слушай, иди скорее, – не отпускал лукавый, и я послушно пошел…

      Вот и улица, и наш домик, в котором я жил несколько лет. Прошел мимо окон, и что-то тронуло сердце. Но в это время из ворот соседнего дома вышла тетя Юля. Она увидела меня, обрадовалась и, схватив за руку, увлекла в дом. Там веселилась компания молодых и пожилых людей.

      – Юра пришел из армии, – сказала тетя Юля, – вот мы и празднуем. Выпей с нами.

      На столе стояло ведро с брагой и миска с солеными помидорами и огурцами. Она налила мне стакан мутной серой жидкости, и я выпил приятно-сладкую водичку. Повторил еще и еще раз, не смея отказываться. Наконец в руки мне сунули гармонь, и я, еще трезвый, начал играть вальсы. Никто меня не слушал. Каждый кричал, как глухой глухому, и доказывал свою истину или возносил до небес виновника радости, солдата Юрку. Только сейчас я почувствовал тревогу. Скорее бежать отсюда! Не сюда я шел! Куда затащил меня лукавый?! Незаметно для всех я вышел из-за стола, а потом во двор и на улицу. В голове шумело и слышалось: «Пей за Юрку, сынок мой пришел». Но я был уже на свободе. Юру я уважал и любил смотреть, как он с чердака пускал белых голубей в небо и как они, полетав, снова садились ему на руки, а он запирал их на ключ. И вот уже детство прошло, и прошла служба в армии. Неплохо бы как-нибудь посидеть, поговорить, только не сейчас, не в пьяном виде.

      Я спешил домой кратким путем, через овраг. Там я дважды, споткнувшись, падал, но продолжал бежать, а не идти. Брага разбирала меня. Что делать дальше? Мои могут узнать, что случилось, по разговору и почувствовать запах. Зайду к дяде Пете, соседу: он меня выручит, попрошу его взять вину на себя. Так я и сделал. Дядя Петя меня любил и пообещал выручить. Я успокоился, пошел домой и лег на диван. Минут через десять пришла из церкви матушка Анна:

      – С праздником, – весело сказала она. – Жалеют, что нет тебя. Привет передали, сказали, чтоб скорее поправлялся. Как ты себя чувствуешь?

      – Неважно, – глухо буркнул я и отвернулся к стенке, как будто хочу спать.

      Мне было стыдно и тяжело на душе.

      Вскоре мне стало плохо. Едва дошел до таза, меня сильно затошнило. Поднималось все нутро, весь желудок и кишечник, на глазах были слезы, а меня все рвало и рвало. В конце пошла какая-то слизь и зелень. «Отравился», – подумал я, поднимаясь над тазом.

      – Что с тобой? – испугалась матушка Анна. – Кто это тебя так угостил?

      – Дядя