Геворг Марзпетуни. Мурацан

нет. Поэтому она заговорила более уверенно:

      – Я пришла напомнить, что холодно и царица может простудиться.

      – Это мне и самой известно, – возразила Саакануйш.

      – Нет, госпожа, когда ты погружаешься в грустные думы, ты обо всем забываешь.

      – Седа, мать Седа, ты бредишь! – прервала ее удивленная царица.

      – Нисколько, моя дорогая госпожа, – заговорила Седа твердо. – Прошлый раз, во время сильной грозы, все укрылись в домах, даже воины, стоявшие на страже перед замком. А ты все ходила, как будто вокруг тебя весна и ты находишься в нашем раю, там, в Гардмане.

      Царица встрепенулась. Ей показалось, что кормилица укоряет ее в напрасной скрытности. Почудилось, что, может статься, она делает это в угоду какой-нибудь из княгинь, что ее несчастье известно уже всем и завистливые соперницы рады унизить теперь ее царское достоинство при помощи ее же слуг. Эти мысли взволновали ее, но, скрывая свои чувства, она спокойно спросила:

      – Седа, кто тебе сказал, что царица, погружаясь в грустные думы, не замечает, что совершается вокруг?

      – Никто, моя дорогая госпожа, это я вижу сама. Седа была бы слепой, если бы не заметила на лице своей повелительницы постоянной тоски, а на лбу – скорбных морщин. Давно, давно знаю я, какое горе терзает твое благородное и доброе сердце.

      Царицу охватило волнение. Прежняя подозрительность сменилась внезапно чувством теплого доверия к кормилице. В ее голосе она услышала такую искренность и ласку, как будто с ней говорила родная мать. Не ответив, она задумчиво поднялась со скамьи и, выпрямившись, посмотрела на старуху глазами, в которых светилась доверчивая нежность. В эту минуту она желала бы выслушать от нее все, что та знала о ее страданиях, желала бы проверить сызнова все, что давно было известно ей самой. Но царская гордость не терпит слабости. До этого она никому не поверяла своих дум, значит, не будет говорить о них и с кормилицей. В то же время ей хотелось, чтобы Седа, не спрашивая разрешения, сама продолжала разговор.

      Седа не поняла, о чем говорил задумчивый взгляд царицы. Ей показалось, что дерзкими речами она огорчила свою госпожу. Избегая ее взгляда, она поспешила накинуть на нее пышную соболью накидку, которая соскользнула с ее плеч, когда царица встала со скамьи.

      – Для таких услуг, мать Седа, ты уже стара. Где мои прислужницы? – мягко спросила царица.

      – О, позволь мне одной служить тебе, моя нежная, моя бесподобная! Неужели Седа так постарела, что уже ни на что не годна?

      – Мать Седа, я не это тебе хотела сказать…

      – Или мое присутствие неугодно царице?

      – Седа, ты прерываешь меня.

      – Или своими неосторожными словами я огорчила свою госпожу?

      – Нет, нет, моя Седа, твое присутствие мне приятно. Ты знаешь, что во время прогулок я никому не разрешаю сопровождать себя. Ты же всегда здесь и всякий раз, когда тебе хочется, прерываешь меня, не считаясь с тем, желает этого твоя царица или нет.

      – Так я буду поступать и впредь, моя повелительница! Сердись на