Ладья тёмных странствий. Избранная проза. Борис Кудряков

ам.

      Мой друг Хосе-Мария очень меня любит, во всю гороховую. Как только может любить мексиканский испанец, но он это отрицает.

      Я познакомился с ним на пляже в Зеленогорске, там мы часто с Тосей отдыхаем от напряженных будней. Мы там шашлычок из телёночка и водярушенции залудить собрались, телочки белобокие, нищенки обходят наш столик, завидуют, но б. дят, у меня веть шпалер, я психованный, могу в лобешник сходу… мечтаю о маузере с лазерным прицелом, обходят, а я себе нацеживаю закусон мировой, плевал я на все проблемы, бабки есть и болото не расти, всё побоку, только вьется.

      Хосе-Мария ещё не появился, а я потасовку устроил на пляже.

      Одному марамою рессорой по уху, почему кепочку не снял, когда мимо проходил. Другому тоже в носяру, потому что смотрел так, будто я не своё ем, мне эти красные взгляды не в масть, бля, я ему глаз на каблук натянул. Пусть ссыт молоком ежа, Я-то что, прости-прощай, парень, я добрый, но когда меня звезданут в тонкую душеньку, я шпалер вытаскиваю немедля – и бац, бац.

      Хосе-Мария ещё не подошёл, но я чуял, что сейчас будет третья подлянка. Так и есть, только выпил, квасом запил, как собиратель бутылок подошёл и хвать бутылку из под-моей машины.

      Парень вроде ничего, но в прыщах и тощенький, губы блестят. Я по этим губам канадской баскетбольной за 48 баксов кедой из юфтевого репса с финтулеттами как вмажу, падл, что тут вынюхиваешь, можт потсыпать чиво хочешь, пала, как врежу из поддыха, и ещё расс снова в е. ло.

      Весом я больше, тут он упал, описался, я на него, на его яйки литруху шведского рома брызнул, гадина икает, без сознания, а ветер пустил, видимо, навоз лакает, и зачем только в ротдомах таких сразу в ведре не топят. Я ему носком в носяру, но Барри Пукин остановил меня, говорит: сейчас мы его в багажник и в кювет по дороге, я сказал: давай, но только без меня.

      Хосе-Мария не появился, а у меня уже плохое настроение, хоть плачь или пой песню «раскинулось море широко», и так захотелось от плохой тучи на серце напиться, но не мог, так как завтра отчет на собрании коммерческих директоров, а я приглашён, надо быть начеку.

      Хосе-Мария пока что не показывался, а я вытащил из багажника букет огромной сирени и огромного поросенка из шеколатного бисквита и понёс его на мелководье, за мной столик несли, народ потянулся, я зашёл по колено в залив, столик поставили, я поросёнка на столик поставил и мирно отошёл.

      Стою – кайфую.

      Народ осторожно подошёл, стал оглядываться, я будто ничего не знаю. Потом смелее начали подходить, кусочек отломили, второй. Накинулись, толпятся, я счастлив стою, а у самого палец на кнопке. А кнопка в пачке сигарет. Радиоуправляемый взрыв сейчас будет, но совсем крошечный, как детская хлопушка. А запачкает несмываемой краской, и вот умора будет, я так заторчал, что возбудился ослиной, даже стыдно.

      А сегодя воще такая дохлая погода. маманя уехала с Гастоном в яхт клабс на моей «Изольдине», прошвырнуться до Выборга и рыбенцию поглушить толом, что по секрету мне ванёк достал мешок. ха-аух. всё продали волки и себя тоже… но это