В глубине души (сборник). Эра Ершова

он угодил в Егорычи, потому что отца его звали Николаем.

      Откуда прицепилось к нему это прозвище? Может, оттого, что было в этом имени что-то колючее, ершистое, а Егорыч – известный дебошир и пьяница?

      Но пьяницей он был не от слабости, а по разумению, потому что поиски смысла земного бытия замучили его совершенно.

      Однажды утром он отверз отуманенные очи и понял, что жизнь ему не мила, но не мила не обычной похмельной немилостью, а как-то по-особенному, горько, бесповоротно, хоть в петлю лезь.

      И он бы непременно полез, если бы не нашел в печи у супруги бутылку самогона. Она думала, что он под золой не сыщет, а он сыскал. Пристроившись у окна, Егорыч опрокинул рюмочку и стал смотреть в волнистое мутное стекло, как в телевизор. Там, на улице, происходило много всякого интересного.

      «Если повезет, – думал он, – то можно увидеть драку, и тогда надо бросить все и бежать принимать чью-то сторону по справедливости, или глядеть, как пастух гонит коров – утром тощих, голодных, а вечером сытых, осторожно несущих полное вымя. Или просто глядеть на закат».

      Но на сей раз Егорычу не везло. Улица была пустынна. Ее пустота как будто наполняла собой его душу, и, огорченная этой безутешной душой, вытекала в мир.

      И это оказалось пострашнее наводнения, потому что от такой безутешности спасение было только в самогонке.

      Так Егорыч просидел бы до вечера, но самогонка стала заканчиваться. Тогда он, натянув на тощий зад треники с пузырями на выпуклых местах, выполз на улицу и стал крутить головой, озираясь и обдумывая, кто из товарищей может угостить.

      Мимо прошел гусь тети Вари. Он старательно поводил задом из стороны в сторону, как будто направлялся по важному поручению. Промчался на кривом велосипеде соседский мальчик, за ним девочка, тоже на кривом.

      «Не то, все не то», – думал Егорыч.

      И вдруг из-за поворота появилось колесо, большое, резиновое, и это колесо влекло за собой сначала ржавую тачку с каким-то мусором, а потом пристроившегося к ней попа в длинной черной рясе.

      Егорыч насторожился. Не в том смысле, что с попом можно было выпить, а в том, что в этом явлении он усмотрел что-то необычное.

      И когда священник проходил мимо, он как будто смахнул рясой Егорыча с места, и тот поплелся вслед за тачкой. Поплелся так, из чистого любопытства.

      – А чой-то ты такое делаешь, отец Михаил? – чрез некоторое время поинтересовался Егорыч.

      – Да вот, храм хочу восстановить, – признался отец Михаил, надсадно дыша, видно, тяжелая тачка была ему не по силам.

      – Ха! – усмехнулся Егорыч. – Ха-ха, да разве из этого мусора храм построишь!

      – Не знаю, построю или нет, но строить буду, – отозвался священник. – Все лучше, чем сложа руки сидеть.

      Эта мысль почему-то особенно поразила Егорыча, и он, недолго думая, дружелюбно оттолкнул попа в сторону. Оттолкнул и покатил тачку сам.

      – Передохни, – пояснил он свои действия, – а то вон, неведомо, в чем душа держится, а все туда же, тачки толкать.

      Когда-то Егорыч был богатырем, в последнее же время