Дорогами войны. 1941-1945. Анатолий Белинский

Кире пояс надевает… Вместе прыгнули за борт, волны разбросали нас… Вдруг: слышу голос Гриши. Шлюпка на гребне волны! Кричу, захлебываюсь… Замерзаю, чувствую: конец. Нащупал пистолет в кармане, но пальцы не подчиняются… Теряю сознание. Потом – шум! Шум мотора слышу! Морской охотник! Кричу… Подобрали».

      Комиссар Фролов: «…Кажется, не помню, я за какой-то ящик ухватился, потерял сознание. Как иголку в сене, обнаружил меня «Ударник». Ефимов, командир, старый мой приятель. Спасибо ему».

      …Мешают валенки. Начинаю стаскивать их, захлебываясь, под водой. Пробкой вверх, на трехметровую волну! Руки – грабли, молочу локтями подальше от корабля, а то утянет с собой. Вокруг – головы, ящики…

      – Маруся, – кто-то кричит, – прощай!

      – Вставай, проклятьем… – голос тонкий, обрывается.

      – В господа… в адмиралов… Не умеют воевать! Аааааа!

      Теряю сознание. Очнулся от грохота: «Вирсайтис» вертикально (все с него осыпалось)… На фоне луны. Постоял так с минуту и… пошел вниз, как решившийся на все самоубийца. Тихо стало. Никто не поет, не ругается. Ктото рядом хекает… Двое в гимнастерках. Глаза красные, навыкате, хватают меня за ноги, за шею…

      – А ну, отлупись на два лаптя в сторону! – кричу акентьевскую фразу и ухожу с этими двумя под воду. И там, вопреки психологии утопающих, они меня упускают.

      …Звездочка. Маленькая, но яркая. Низко так, кажется, метров десять до нее. Венера? Марс?

      Я из седых глубин земного горя

      Лицом тянулся к утренней звезде…

      Все, хватит! Не на что больше надеяться, все наши корабли ушли. Руки по швам – пошшел вниз.

      Страшно быстрое кино крутит передо мной мою жизнь: мама повязывает платок (у меня болят уши), Галка целует, привстав на цыпочки, технорук Петровский (в военном) смотрит мне в глаза…

      Нет, нет! Если каждый вояка будет так легко сдаваться… Выталкиваю себя! Глубоко, однако, я успел утонуть. Хватаю, как рыба, воздух… Винты! Проворачиваются, «живые». От винта! На корме… Не по-нашему написано… Неужели немцы подбирают? Нет уж, сучки, лучше я сам… Гребу локтями. А что же там написано? Да… это же «Лайне»!

      – На «Лайне»! Спасите! – кричу. (Слева, на луне, черные головы-валуны. Цепляются зубами за поданные концы, срываются…) – Спасите!

      – А ты кто такой? – почему-то спросили с мостика.

      – Сигнальщик с «Вирсайтиса»!

      Бросили спасательный. Меня стало ветром относить от корабля. Отпускаю круг. Смотрю: шлюпка на талях по правому борту. Я к ней. Два человека качаются вверх-вниз. Уловил момент – раз! – локтями за борт.

      – Забрасывай ноги! – кричат.

      – Нет ног, отморозил, кажется.

      – У нас все равно нет врача! – пьяный голос. Набрасывают, однако, под мышки петлю. Все. Выключился. Снится: кто-то, подбрасывает меня вверх. Больно. Возвращаюсь к жизни. «Подорвались, подорвались!» – слышу. Открываю глаза: красноармейцы сбились у люка, лезут друг на дружку… Паника.

      Бежать не хочется. И не могу: все тело – сплошная рана. Осматриваю себя, как та английская бабка у Маршака: «Ей-богу, это не я!»