Солнце на антресолях. Наталия Терентьева

Всегда будет хлеб с шоколадной пастой. И копченая колбаска с жирком.

      И бесполезно объяснять, что такие химические соединения, как «шоколадная паста» и тем более «колбаска с жирком», я в пищу не употребляю.

      – А куда вы потом пойдете, ребятки? – спросил Михаил Тимофеевич, опять у одного Мошкина.

      Мошкин подозрительно посмотрел на него.

      – Чо он хочет? – спросил Мошкин у меня.

      – Леша, собирай бутылки, – спокойно ответила я, поворачиваясь спиной к Михаилу Тимофеевичу.

      – Алекса, Алекса, – зашептал Мошкин, ненароком приваливаясь ко мне, – кажется, это… он псих.

      – Мне так тоже кажется, Леша, только это не повод, чтобы ты на меня падал. Ты мне куртку измазал этой дрянью, выбрось ее наконец.

      Мошкин глупо засмеялся, как будто я сказала что-то смешное и приятное, и зашвырнул палку далеко в лес.

      Михаил Тимофеевич исподлобья смотрел, как мы пересмеиваемся и все удаляемся от него. Правда, неприятный тип. Интересно, а он зачем ходит собирать мусор? Неужели ему небезразлично то же, что и мне? Природа, чистота планеты, экология нашего родного района… Что-то я сомневаюсь. Уж очень у него взгляд странный. Это удивительное окошко внутрь человека, в его суть, в его душу. Какие необычные, пугающие, отталкивающие картинки иногда возникают в этом окошке…

      – Интересно, кто он, этот Михаил Тимофеевич? – вслух продолжила я свои размышления.

      – Он сказал, что он… это… продюсер.

      – Кто?! – от неожиданности засмеялась я.

      – Продюсер… Он мне предлагал… это… ролик записать… Это… там… музончик…

      – Леш… – Я посмотрела на своего друга, который совершенно серьезно это рассказывал сейчас. – А ты умеешь петь?

      – Не. А зачем там петь? Там… это… стоять надо… под музыку… и еще ходить…

      – И что, ты согласился?

      – Не…

      – Почему?

      – Там… – Мошкин опять засмеялся, покраснел. – Это… Алекса… не, да ну… это…

      – Понятно. В голом виде стоять, что ли? И ходить…

      – Ну да… – Мошкин трясся от смеха, а я обернулась, чтобы убедиться, что Михаил Тимофеевич отстал от нас окончательно.

      – Жалко, что не согласился. Дылде можно было бы на Новый год подарить… Счастья бы было…

      – Не, не хочу… А это… Алекса… – Мошкин набрал полные руки мусора и все это время стоял с ним, разглагольствовал. – Куда ты потом?

      – Клади в пакет, не держи. Неужели тебе не противно? Потом я пойду к одной старушке и помогу ей по хозяйству.

      – Зачем? Ой, это… – Мошкин сам осекся. – А… это… Я с тобой!

      – Это не очень интересно, Леша.

      – Интересно! – с энтузиазмом воскликнул Мошкин. – Интересно!

      – Ну, хорошо, пойдем.

      Вот вопрос. Если человек делает добро, но не потому что он хочет его делать, а потому что он просто рвется быть рядом с другим человеком, – это добро? Про добро и зло не принято сейчас рассуждать. Обычно об этом говорят или крайне занудливые, или самые нетипичные