Такой я была. Эмбер Смит

Меня избаловали? Да я в жизни у них ничего не просила! Я не просила даже их внимания. Ну все. Это последняя капля! Я открываю дверь, возвращаюсь на кухню и встаю, вцепившись в стол обеими руками. Мне все равно, какие слова сейчас вылетят у меня изо рта: в кои-то веки у меня нет плана.

      – Ненавижу вас обоих! – рычу я сквозь зубы. – И мне жаль, что я не Кейлин! И не Кевин! Простите, что теперь вынуждены довольствоваться моей компанией! Но и мне, знаете ли, деваться некуда! – Слова слетают с языка; они все громче и громче.

      Родители ошарашены. Они в шоке. Я же никогда в жизни даже не посмотрела на них сердито.

      Мама роняет газету на стол, лишившись дара речи.

      – Да как ты смеешь разговаривать с нами в таком тоне! Чтобы я подобного больше не слышал! – Папа встает и тычет пальцем мне в лицо. – Поняла? Иди в свою комнату!

      – Нет! – выкрикиваю я во всю глотку. Голосовые связки тут же начинают болеть – я еще никогда не кричала так громко.

      – Сейчас же! – приказывает он и делает шаг мне навстречу.

      Я в гневе убегаю, топая так, будто к ногам привязаны кирпичи. Как можно сильнее хлопнув дверью, прислоняюсь к ней ухом и слушаю. Грудь лихорадочно вздымается.

      – Боже, Коннер, – тихо, почти шепотом произносит мама, – нужно что-то делать. Это безумие какое-то. Что нам делать?

      – Ванесса, это все гормоны. Она же подросток. Все они одинаковые. Мы в ее возрасте вели себя так же. – Папа пытается ее успокоить.

      – Я никогда не говорила родителям, что ненавижу их, – возражает мама.

      – Да брось. Наверняка говорила. И я говорил. И Кейлин – неужели не помнишь? Но это же просто сгоряча.

      А вот и нет. Я не сгоряча, я правда их ненавижу. Ну, может быть, чуть-чуть. Потому что позволила им помыкать собой, как и всем остальным. Из-за них я стала той, кто не может постоять за себя, из-за них я не чувствую себя хозяйкой своей жизни и своего тела. Я делаю все, что мне велят. Почему они не научили меня защищаться?

      Хотя они не знают, что случилось, что он сделал со мной, они помогли этому случиться. В некотором смысле дозволили это. Они разрешили ему находиться в нашем доме и заставили меня поверить, что кто угодно, только не я сама, знает, что для меня лучше. Вот за что я ненавижу их. И Кейлина. А Кейлина еще и за то, что он больше предан Кевину, чем мне. Я это знаю. Все знают. И Кевин особенно.

      А Мара? Вот что она за подруга, раз не выудила из меня, что со мной происходит? Почему после стольких лет нашей дружбы я не могу обо всем ей рассказать? Почему мне кажется, что даже она мне не поверит, а если и поверит, то решит, что я сама виновата? Почему, когда мы вместе, я иногда чувствую себя самым одиноким человеком в мире? Почему мне порой кажется, что нет никого, кто понимал бы меня хоть самую малость, хоть чуть?

      Почему мне кажется, что… боже, как неприятно это признавать – что единственный человек во всем свете, который действительно знает меня, понимает, какая я на самом деле, это Кевин? Это же ненормально. Совсем ненормально. За такие мысли меня в психушку нужно запереть. Но ведь это так – он один знает правду. Не только правду о том,