Мария Башкирцева. Дневник. Мария Башкирцева

говорили об этом браке и уже, конечно, не скажут, что отказ идет от нас. Впрочем, они будут правы. Разве я не согласилась? Чтобы тянуть, чтобы сохранить его во всяком случае; я в этом не раскаиваюсь, я хорошо поступила, а если это дурно вышло, то не по моей вине.

      Нас не знают, слышат одно слово здесь, другое там, увеличивают, придумывают, о, Господи Боже! И не быть в состоянии ничего сделать!

      Поймите меня, я не жалуюсь, я просто рассказываю.

      Я глубоко презираю весь мир, и потому я не могу ни жаловаться, ни сердиться на кого бы то ни было.

      Значит, любовь, такая, какой я себе представляла ее, не существует? Это только фантазия, идеал.

      Итак, высшая чистота, высшая скромность просто выдуманные мною слова?

      Когда я сошла вниз, чтобы говорить с ним накануне отъезда, он в моем поступке видел простое любовное свидание?

      Когда я опиралась на его руку, он дрожал только от желаний?

      Когда я смотрела на него, серьезная и вдохновенная, как древняя жрица, он видел только женщину и свидание?

      А я, значит, я его любила? Нет, или, вернее, я его любила за его любовь ко мне.

      Но так как я не способна к подлости в любви, я любила и чувствовала, как будто я сама его любила.

      Это от экзальтации, фанатизма, близорукости, глупости; да, от глупости.

      Если бы я была умнее, я бы лучше поняла характер этого человека.

      Он любил меня как умел. Это уж я должна была распознать и понять, что не следует метать бисер перед свиньями.

      Наказание жестоко; надолго разрушенные иллюзии и упреки самой себе. Я была не права.

      Надо быть прозаичной и вульгарной, как другие.

      Разумеется, меня заставила так поступить моя крайняя молодость. К чему эти понятия из другого мира? Их не понимают, потому что свет не изменился…

      И вот я опять впадаю в общее заблуждение, и вот опять я обвиняю весь свет за негодность одного. Из-за того, что один оказался подлым, я отрицаю величие души и ума!

      Я отрицаю любовь этого человека, потому что он ничего не сделал ради этой любви. И если даже угрожали лишить его наследства, проклясть его, могло ли это помешать ему написать мне? Нет, нет. Это подлец…

      8 июня

      Философские книги потрясают меня. Это продукты воображения, переворачивающие все вверх дном. Читая много, со временем я к ним привыкну, но теперь у меня дух захватывает.

      Когда мною овладевает лихорадка чтения, я прихожу в какое-то бешенство и мне кажется, что никогда не прочту я всего, что нужно; я бы хотела все знать, голова моя готова лопнуть, и я снова словно окутываюсь плащом пепла и хаоса.

      Я спешу, как сумасшедшая, читать Горация.

      О! Когда только я подумаю, что есть избранные, которые веселятся, двигаются, наряжаются, смеются, танцуют, пляшут, любят, которые, наконец, предаются всем прелестям светской жизни, а я… я плесневею в Ницце!

      Я остаюсь еще довольно рассудительной, пока не думаю о том, что живут только один раз. Нет, вы только подумайте, живут только раз – и жизнь так коротка!

      Когда я только подумаю об этом,