Кровавый рассвет. Натали Якобсон

осталось лишь одно желание, пойти к своей любимой статуи ангела, броситься перед ней на колени и вскрыть себе вены. Пусть кровь обагрит скульптуру, смывая все его грехи. И боли, и желания согрешить тогда просто не останется. Но как же тогда орден успеет найти и посвятить следующего избранного. Он не может всех подвести. Не может! И все же образ золотого создания прочно засел у него в мозгу. Он смотрел в ночь, а видел Николетт. Ее губы слегка шевелились, подобно заснувшим змеям.

      – Я твоя гибель, а ты моя, – слова тоже звучали в мозгу, почти обжигая.

      – У вас не найдется мелочи для нуждающегося?

      Фердинанд не сразу заметил какого-то попрошайку, но послушно сунул ему монету. Их орден никогда не скупился на подаяние. Только странный сгорбленный нищий в рваной накидке отошел не сразу.

      – Золото! – он повертел монетку в когтистых коричневых руках. – Ты знаешь, что все золото в мире от дьявола?

      Фердинанд сощурился, пытаясь разглядеть чудовищное лицо под капюшоном, но видел лишь червленые локоны Николетт, золотую красоту падшего ангела.

      – Да, знаю, – с трудом выдавил он, признание далось ему не сразу. Но странное существо вдруг засмеялось.

      – Не попади в беду! – предупредило оно, уходя куда-то в ночь все так же со смехом.

      – Я уже попал, – хотел сказать он, но не смог. Это была не просто беда. Это был конец света! Для него одного! И это всего на какие-то дни раньше, чем конец наступит для всего света.

      Если Николетт выживет и придет к власти, то дьявол будет владеть всем миром.

      Но как можно помышлять об устранении существа, без красоты которого, мир как будто перестанет существовать?

      Как можно разбить святыню, которой молишься?

      Как можно возненавидеть бога, поддерживавшего тебя всю твою жизнь, даже если он оказался дьяволом?

      Все пути вдруг стали кривыми и неправильными. И все из-за этой встречи. Нельзя было смотреть на нее раньше, чем занесешь ритуальный нож, но он посмотрел. И все вдруг изменилось.

      Фердинанд вернулся не к себе в келью, а ворвался в молельню, упал на колени перед алтарем, недалеко от ниши со статуей, и его молитвы были такими истовыми, что он легко мог сойти за безумца. Он каялся, он просил всех святых о прощении и укреплении, он почти рыдал, потому что молитвы не помогали. Изнутри его как будто жгло огнем.

      Он простоял на коленях час, может больше, и мог бы простоять всю ночь, если б чья-то рука вдруг не легла на плечо.

      Юноша вздрогнул и обернулся. Слезы, выступившие на глазах, мешали, как следует, видеть.

      – Так бывает со всеми, – заявил пожилой монах, имени которого Фердинанд не знал.

      – Со всеми?

      – Всеми, кто борется со злом, отрекаясь от собственных желаний?

      – И как же с ними бороться? – Фердинанд напрягся, но в голову ничего не пришло.

      – Только умершвляя плоть, что их порождает, – монах чуть сдвинул рясу, показывая жуткие шрамы.

      Фердинанд кивнул в знак