Практика на Лысой горе. Марина Комарова

дальше. Внахалку подходить – только спугнет, а уйти, даже не коснувшись ауры носителя, – глупо.

      Шумно вдохнув, направился к скамье, по ходу придумывая, что б такого сказать. Вблизи сидевший оказался девчонкой в смешном берете с брошкой-лисой, темном пальто и длинной веткой в руке, которой задумчиво что-то чертила на снегу.

      Рыжие кудряшки рассыпались по спине, снежинки поблескивали на них причудливым украшением. Не доходя нескольких шагов, Чугайстрин почувствовал странное тепло. Потом невольно улыбнулся: молодец, студентка, использует тепловой луч. С таким заклятьем не страшно и в плавках в мороз разгуливать.

      – Разрешите? – поинтересовался он низким тихим голосом.

      – А? – отозвалась она, резко вскинув голову. Желтые глаза удивленно уставились на Чугайстрина, тонкая рыжая бровь недоуменно приподнялась.

      «А ведь та самая же, – меланхолично отметил он, – симпатичная, кстати».

      На лице девушки не было и тени смущения, как в первый раз. Теперь уж скорее озадаченность, попытка поверить собственным глазам, которые почему-то вздумали вместо реальности показать сон.

      – Да, – наконец произнесла она, – конечно.

      И с выжидательным любопытством посмотрела на Чугайстрина, словно ожидая, что он будет делать дальше.

      Шепнув несколько слов, он сделал маленький шажок к скамье. Та дрогнула, девчонка охнула и вцепилась в быльце. С самым невозмутимым видом сел рядом на уже теплое и сухое дерево.

      – Можешь убрать луч уже, – спокойно и невозмутимо произнес Чугайстрин, делая вид, что не замечает ее ошарашенного лица. – Я продержу скамью долго, еще и костерок могу развести.

      Девчонка нахмурилась, но теплый луч исчез. Спешно стерла нарисованные на снегу символы, однако Чугайстрин все же заметил несколько мольфарских символов здоровья. Интересно, зачем ей? Болеет кто-то из близких?

      – Вы кто? – почти прошептала она, глядя снизу вверх.

      Нет, не боится, но все же насторожена. Почти так же, как и Багрищенко. Может, не зря сила и разделилась на девочек-то?

      Понимая, что промолчать тут никак нельзя, он вздохнул и представился:

      – Чугайстрин Григорий Любомирович.

      – Ой, мамочки, – выдохнула она, прижав ладошки к губам.

      На некоторое время повисла тишина, Чугайстрин уже подумал, что сморозил какую-то глупость. И тут же разозлился на себя за такие бредовые мысли. Просто не каждый раз встречаешь одного из основателей университета. А даже если девчонка об этом и не знает, то все равно чует сильнейшего мольфара, вот и реакция.

      – Дина Гуцол, – неожиданно отрапортовала она, – студентка мольфарского факультета, группа 1-М.

      Чугайстрин еле слышно засмеялся – до того забавным показался этот отчет на морозе в университетском дворике.

      – Вижу, что не злыдневского, – заметил он, – злыдни не рисуют наши заговоры на снегу.

      – Злыдни и не такое могут, – почему-то буркнула она, но потом замерла на полуслове. – Наши?

      «Значит, не чувствует, – раздосадованно подумал