Самые страшные дни. Анатолий Юрьевич Костерин

вопрос Боцмана оборвал мои мрачные мысли и воспоминания. – Может, поужинаем?

      – Чаю бы выпила с лимоном, а еда боюсь не полезет, – прошептала я в ответ.

      – Тут магазинов нет, так что не избалованы фруктами – не обессудь. А чайку сейчас заварю и налью.

      – Хороший ты мужик, моряк, – я благодарно улыбнулась. – А как тебя занесло в эту дыру?

      – Это мой родной город, я тут родился, – грусть и тоска слышались в интонации его голоса.

      – Не обидишься, если я задам…

      – На войне потерял ноги, на фугасе подорвался БМП, на котором ехал мой взвод, – словно прочитав мои мысли, Боцман ответил раньше, чем прозвучал вопрос.

      – Что тут вообще творится? Слухи про жуткие эксперименты ходят, – поинтересовалась я, наблюдая, как проворно хозяйничает моряк.

      – Знаешь, как сейчас называют мой бывший город? – увидев, как я отрицательно мотнула головой, Боцман продолжил: – Жопа. К сожалению, не могу оспорить сей факт.

      – Что же тебя здесь до сих пор держит? Что ты забыл в этой заднице? – принимая кружку с ароматным чаем, задаю я очередные вопросы. Любопытство – первый порок журналиста, оно и сгубило любопытную Варвару, которой нос на базаре оторвали.

      – Ты думаешь, что отсюда легко выбраться? – в его глазах затаилась жизненная мудрость, опыт прожитых лет – отражался в морщинках и седине. – Да и без ног особо не побегаешь. Когда я вернулся в город, здесь ещё кипела жизнь. Я даже устроился на работу. А потом началась перестройка, рухнула и развалилась страна на отдельные куски. Дерьмократы стали без зазрения совести грабить народ, прихватизировать заводы, газеты, пароходы… Единственный, градообразующий завод в городе обанкротили и закрыли. И горожане стали потихоньку уезжать в поисках лучшей доли.

      Боцман налил себе в гранёный стакан крепкий чай и, сделав большой глоток, продолжил:

      – Пять лет назад на заводе случилась авария, произошёл выброс химических веществ. Население стали эвакуировать. Город постепенно обнесли забором и колючей проволокой, выставили блокпосты с охраной. Но ни в прессу, ни на телевидение информация о трагедии не просочилась. Всё засекретили. Отделались какими-то общими отговорками. О жертвах ни слова. Сожгли в печах и нет проблем. Нет тела – нет дела.

      – Да, у нас это умеют, к сожалению, – я поставила опустевшую кружку на матрас.

      – То-то и оно. Я сначала собрал пожитки, собираясь уехать вместе со всеми. А на сборном пункте какой-то депутатишко отпихнул меня от автобуса – типа потом уеду, калеки и подождать могут. Не сдержавшись, уронил его, да заехал в морду несколько раз. Меня с трудом оттащили от этого урода. Дубинками приласкали по спине и, кинув в кузов машины, отвезли на пустырь и бросили. Больше не пытался эвакуироваться.

      – А что за слухи нехорошие ходят? – спросила и, затаив дыхание, смотрела на рассказчика.