Затерянные в джунглях. Михаил Шторм

и Евы, понимаешь?

      – Парагвай в качестве рая?

      – Ты все хватаешь на лету, Дима! Мои Адам и Ева вкусили плодов цивилизации досыта и решают вернуться к первозданной природе. Я уговаривала Джона поехать со мной и пожить здесь хотя бы пару недель, чтобы набраться впечатлений. Он отказался. Сказал, что не собирается превращаться в первобытного человека и бегать по зарослям в шортах ради моих капризов. – Морин заглянула Быкову в глаза, словно ища поддержки. – А это не капризы, Дима. Я уже нашла в Штатах литературного агента, которая в восторге от моего замысла. Говорит, это будет бестселлер. Но не могу же я писать про джунгли в Лондоне! И как я могу почувствовать себя Евой, когда я здесь одна?

      В завершение тирады Морин ударила кулаком по столу так, что едва не перевернула стакан. Это был ее третий коктейль. Быков, собиравшийся заказать еще что-нибудь, решил притормозить. Из любви к литературе. Одному симпатичному начинающему автору в обтягивающих джинсиках не следовало злоупотреблять алкоголем.

      – Насколько мне известно, – сказал Быков, – книги рождаются тут, – он прикоснулся к голове, – в уме. Все дело в воображении. Совсем не обязательно забираться в чащу и кормить там насекомых, чтобы убедительно написать об этом.

      – Обязательно! – пылко возразила Морин. – Воображения достаточно для того, чтобы сочинить Гарри Поттера. Для серьезного романа нужен опыт. Я хочу стать серьезной писательницей. Пусть знают!

      – Ты имеешь в виду семью Джона?

      Обычно Быков не отличался особой проницательностью, но тут попал в точку.

      – И их тоже, – подтвердила Морин. – Но главное – он сам. Пусть знает, что я не просто репортер, способный писать лишь о пожарах и убийствах. Я личность! – Она опять стукнула кулаком по столу. – И я хочу выпить еще.

      – Предлагаю продолжить завтра, – сказал Быков, решивший, что не произойдет ничего страшного, если он задержится в этом городе на день-другой. Наверняка настроение у него будет не самое безоблачное. Только нужно будет отправить Мануэля восвояси, чтобы не платить ему непонятно за что.

      Находясь под хмельком, Быков был гораздо решительнее, чем в трезвом состоянии.

      – Олрайт, завтра, – легко согласилась Морин. – Но сегодня нужно выпить еще.

      Прозвучало это достаточно резонно. Скорее всего, ее предложение было бы принято, если бы не телефонный звонок. Достав мобильник, Морин объявила: «Джон», – и заговорила по-английски гораздо быстрее и оживленнее, чем прежде. До сознания Быкова доходили лишь обрывки фраз, которые, подобно фрагментам пазла, выстраивались в общую картину.

      Лондонский джентльмен хотел узнать, как дела у его невесты и когда она собирается вернуться. По мере того, как Морин отвечала, у него возникали новые вопросы. Например, почему у нее заплетается язык? С кем она пьет и по какому поводу? Не была ли работа над книгой лишь предлогом, чтобы отправиться одной в экзотическую страну и дать там волю своим низменным инстинктам?

      «Низменным инстинктам?» – переспросила Морин с таким