Радуга на сердце. Елена Пильгун

дверь в пролет хлопнула за спиной, и первое, что он услышал за гулом взволнованных голосов, были сдавленные рыдания. Санька замер. Его пробитый психологами самоконтроль сбоил со страшной силой. На стенде. Кто-то. Плачет. Навзрыд, черт побери.

      Этого не должно быть.

      Сбежать по маленькой лесенке, прогремев на каждой ступеньке железными носками рабочих ботинок, – дело десятка секунд. Остановиться на крутом повороте, уцепившись рукой за поручень – в лучших традициях Катьки у пилона. И увидеть…

      Как Линь с искривлённым лицом корчится под лестницей, захлебываясь сдавленным криком.

      Как дрожащие пальцы этого ангела во плоти пытаются справиться с зажигалкой и не могут, сбивают какую-то серебристую планку, и весь механизм сыпется на пол.

      Как в ее ладони, напряженной до предела, беззвучно ломается сигарета.

      И пульс в ушах начинается играть тяжелый рок ярости. Так можешь ты себе ответить сейчас, Александр Валько, почему та, которую ты любишь всей душой, сейчас смотрит на тебя с таким ужасом в светлой радужке? Из-за того, что тут стряслось за этот час или из-за тебя самого?..

      Не подходить. Не обнимать. Не прикасаться.

      Изомнешь, как цвет, сломаешь эти хрупкие плечи.

      Психологи правы. Вспыхивает соломенная кукла, но даже не от огня, а от воткнутой в тело иглы.

      – Что случилось, Линь? – выдавил Санька, отступая на шаг и впечатываясь спиной в стену.

      – Батарея… пятая… взорвалась… – Линь всхлипнула и вдруг, что есть силы, швырнула на пол зажигалку и растерла в руках сломанную сигарету. Ее плечо прошила короткая судорога.

      Санька молчал. Обнять бы… Нет. Нельзя.

      – Ты куришь? Не знал.

      – Аритмия, – тихонько шепнула Линь, и протянула Саньке руку. – Прости. Я знаю, сигаретами сердце не лечат…

      Санька молча смотрел на протянутую ему руку. Душа ухнула из огня да в полымя, от пятисот по фаренгейту в абсолютный ноль космоса. Критиканом, значит, я стал, да? Хорошо. Допустим, про аритмию я догадался и сам. Хорошо, курят сейчас все. Почти. И рад, если не синтетическую гадость.

      – А это что? – Санька, уже не контролируя себя, схватил девушку за запястье и отдернул рукав халата.

      Линь коротко вскрикнула, пытаясь вырваться. Ее кисть плотно обхватывал черный ремешок с блестящими заклепками.

      – Так ты еще рокер-байкер и хрен знает кто… – протянул Санька. – Ну, чего я еще о тебе не знаю?

      Линь на миг замерла. В ее глазах, обращенных на Саньку, неумолимо поднималось высокое. Твой немой вопрос мне ясен без слов: с какого перепугу ты вообще должна мне что-то про себя рассказывать? Не знаю. Но, кажется, должна.

      – Кто. Пускал. Батарею?

      Линь стиснула зубы, но не отвела взгляд.

      – Ты?

      – Да.

      – Значит, нечего реветь, – говорил Санька, и чувствовал, как готов удавить сейчас сам себя. – Я просил вас всех подождать.

      Линь замерла на вдохе. Ничего,