Беглецы в Гвиане. Луи Буссенар

не исключая двух черепах, и побежал прямой дорогой в острог доносить о беглеце.

      Индеец знал, что за каждый донос острожное начальство платит десять франков. На эти деньги можно купить много водки и напиться до бесчувствия.

      Будь у Робена водка, результат был бы тот же самый. Разница только в том, что индеец дольше пробыл бы со своим «кумом», пока не выпил всю водку, а потом все равно побежал бы доносить на него в острог.

      Положение Робена становилось опасным. Индеец ходит быстро и, наверное, скоро приведет за собой целую толпу надзирателей.

      Нужно было бежать дальше, бежать как можно быстрее, не жалея здоровья и сил.

      И Робен пустился вперед, не обращая внимания на свои разутые, израненные ноги.

      Он шел, продираясь сквозь чащу, перепрыгивая через поваленные деревья. Ветви хлестали его по лицу, колючки царапали ему тело, но он как будто этого не замечал.

      Он думал только о том, чтобы уйти как можно дальше.

      Что для него все эти неприятности, по сравнению с погоней, которая грозила ему новым лишением свободы?

      Что ему дикие звери? Люди, которые будут за ним охотиться, для него страшнее всяких зверей.

      Что ему болотные миазмы? Воздух острога гораздо тяжелее и удушливее.

      Он бежал до того, что им начал овладевать горячечный бред. Лихорадка придавала ему силы. Он бежал, как бешеный конь, смутно сознавая, что рано или поздно бег кончится, что он упадет и, быть может, уже не встанет.

      Настала ночь, взошла луна, озарив мягким светом своим лес, который наполнился самым разнообразным шумом.

      Робен не слышал, не замечал ничего. Он несся куда глаза глядят, ничего не чувствуя, не соображая.

      Куда он шел? Он и сам этого не знал.

      Он убегал – и больше ничего.

      Всю ночь продолжалось это неутомимое бегство. Всходило солнце, и его первые лучи уже начинали разгонять ночной мрак, а Робен все бежал, обливаясь потом и тяжело дыша.

      Но наконец и его геркулесова натура не выдержала. Он почувствовал невыносимую тяжесть в голове. Ему сделалось дурно, он споткнулся, упал и пластом растянулся на земле.

* * *

      Бенуа провел остаток дня очень дурно. Раненая нога распухла, его мучила жажда и начинала колотить лихорадка. Ночью он не мог спать, думая о своем беспомощном положении, которое действительно было ужасным: раненый, один, в лесу, среди всевозможных опасностей.

      Когда взошла луна, он увидел над собой, на ветвях деревьев, целую компанию рыжих обезьян, так называемых ревунов, которые затянули над ухом у раненого свой отвратительный концерт. Чтобы прекратить эту музыку, Бенуа с усилием приподнялся, отыскал в кармане револьвер и выстрелил. Обезьяны моментально рассеялись, но, когда замолкло эхо выстрела Бенуа, вдали послышался как бы ответный выстрел.

      – Это мои молодцы меня ищут, – сказал раненый. – Выстрелю и я еще раз, и не пройдет четверти часа, как они сюда явятся.

      Бенуа выстрелил еще раз, он угадал верно: через двадцать минут явились его помощники, оставившие погоню