Хикикомори. Кевин Кун

о том, как его интересует взаимосвязь внутреннего и внешнего, проявление одного в другом, которое было бы под стать человеку, о том, что для этого требуются тонны стекла. Эти слова можно было бы с успехом вложить и в уста моего отца; наверняка он одобрительно кивает ему в такт. Или хлопает его по плечу. «Вот он, наш будущий Фрэнк Гери!» – раздается его голос. «Благодарю», – отвечает Ян и наверняка скромно смотрит при этом в пол. «Но до этого еще далеко, я прав? – продолжает отец. – Ты ведь собирался перед учебой мир посмотреть, разве нет?» Приглушенно, словно это не предназначалось для моих ушей, Ян отвечает, что этот вопрос еще открыт. Для начала ему не следует ничем забивать себе голову перед экзаменами, а там будет видно, как карта ляжет. Обо мне ничего не говорит, хотя еще много лет тому назад мы условились, что после экзаменов сядем в первый же самолет и вернемся только тогда, когда изменимся настолько, что дома нас никто не узнает.

      Они еще какое-то время увлеченно обсуждают внешние проявления характерных черт. Отец вновь выводит свою гипотезу о том, что пластические хирурги при помощи специального инструментария ищут именно такие утраченные черты с целью вновь их высвободить. Еще со времен античности слово «характер» означало «выжженный отличительный знак». Именно его и должен очертить хирург. Когда он предлагает обсудить развитие характера на примере моего нынешнего состояния, я жму «комманд» – «Q», чтобы мгновенно покинуть игру. Не хочу, чтобы Ян застал меня понуро уткнувшимся в экран, и, перепрыгнув через матрас, я перешагиваю порог и оказываюсь в коридоре. Мой новый мир еще настолько в зародышевом состоянии, что его не стоит никому видеть.

      Лично я не собираюсь обсуждать его планы на будущее. Вместо этого мы с Яном со всей искренностью бросаемся друг другу в объятия. Мы почти одного роста; его кудри щекочут мне ухо. От него пахнет гелем для волос, пивом и кофе. Именно так, проносится у меня в голове, и должны пахнуть выпускники.

      – Ты как? – спрашивает Ян. Отец остается стоять рядом, не сдвинувшись ни на сантиметр. По его расплывшемуся в улыбке лицу видно, как ему нравится наблюдать за встречей молодых людей.

      – Мне не помешал бы кофе, – отвечаю я.

      – Ого, кажется, это по моей части, – обрадованно замечает отец. Мы синхронно киваем, и он, ощутив в себе потребность, скрывается на кухне. Я, ухмыляясь, смотрю на Яна, ибо он знает, какой из моего бати хозяин – скоро вся кухня будет забрызгана, засыпана кофе и приведена в полный кавардак. Мы проходим в гостиную и садимся у камина. Кому-то кажется, что огонь располагает к беседе, мы же лишь устраиваемся поудобнее, закинув ногу на ногу; приятно смотреть, как пляшут языки пламени. Ян рассказывает о том, кто пришел на подготовку к выпускным экзаменам. Я спрашиваю, как дела у Матце и как он справляется. Матце, говорит друг, по-прежнему тормозит, как недоделанный трактор, и с ним приходится иметь массу терпения. Я смеюсь – а когда было иначе? И в то же время удивленно замечаю, насколько мне все это кажется далеким – так, словно он рассказывает