Российский колокол №7-8 2016. Коллектив авторов

на груди, одна на другой, как положено для погребения, а лицо казалось более похожим на живое, чем у остальных.

      – Над этим я сегодня днём поработал. Красавчик, правда? – сказал Вергилий и, глядя мне прямо в глаза, похлопал покойника по щеке, а потом погладил по волосам, которые пошевеливались от каждого поглаживания, как шевелятся они и у живого.

      У меня вздрогнули глаза – это я переборол короткое, но сильное желание зажмурить их или отвести в сторону. Вергилий убедился в моём намерении смотреть дальше и тогда склонился над покойником и поцеловал его в лоб, а затем и в губы, над которыми топорщилась щётка усов. После этого он снова посмотрел на меня и таинственно, почти шёпотом, произнёс:

      – У него изо рта дует холодный ветер. Хочешь попробовать?

      Я утомлённо вздохнул и скрестил руки на груди.

      – Ладно, больше не буду, – заулыбался Вергилий, отошёл от тела и стал скучающе прохаживаться между каталок, по-свойски похлопывая ладонью по трупам. Звук был такой, будто он хлопал по кожаному мячу или проверял арбузы.

      Я обратился к сокурснику, так, чтобы его брат тоже слышал мои слова:

      – Он всегда эти номера проделывает перед новенькими?

      – Да нет, – ответил сокурсник. – Ты не думай, что это он на публику. Просто по-другому здесь сойдёшь с ума.

      – Сойдёшь с ума, если не будешь с ними целоваться и похлопывать? Интересно.

      – Нет, если не переборешь отвращение. Это такое же тело, как у тебя и как у меня.

      Тут Вергилий подошёл ко мне и перехватил реплику брата:

      – Тебе же не противно, например, поцеловаться с живым человеком?..

      С этими словами он схватил меня за уши, притянул к себе мою голову, довольно крепко поцеловал меня в губы и рассмеялся.

      – Дурак, – сказал я, вытирая рот рукавом. Мне хотелось поскорее сплюнуть.

      – Ладно, не надо больше, – сказал сокурсник брату, сдерживая улыбку. А Женя взглянула на Вергилия с выражением тихой, почти религиозной преданности и счастья.

      Его пьяные выкрутасы на этом не кончились. Он сказал, что сходит в каморку за сигаретами и пивом, а сам, выйдя из морозилки, пожелал нам спокойной ночи и потянул на себя железные створки. Дверь громыхнула, щёлкнул засов, и в замке второй, деревянной двери звякнул ключ.

      – Ты, конечно, извини, но он правда ведёт себя, как придурок, – сказал я сокурснику.

      Тот положил руку мне на плечо.

      – Да ладно тебе, не волнуйся. Неужели ты правда думаешь, что он решил нас здесь оставить?

      Конечно, я так не думал. Раздражало меня другое, но я не стал ничего объяснять. В наступившей тишине, подрагивая от искусственного мороза, я начал всматриваться в то, ради чего я сюда, собственно, приехал.

      Мысль не хотела выстраиваться в цепочку, она мельтешила между мной и телами, как шарик в пинг-понге. «Это неживое, – а я живой, а оно неживое, – а я живой, неживое – живой, неживое – живой», – вот и всё, что я мог ощутить. Никаких глубоких мыслей. Никакого внезапно