Зубная фея летает на зубной щётке. Евгений Енин

потом разберёмся, сейчас некогда. Слушай! И не спорь, а делай. – Степан, повернувшись к Янке, говорил чуть не по слогам. – Мы должны попасть домой до двенадцати часов. Ясно?

      – Ясно. А почему?

      – Фууу.

      Степан вытер со лба выступивший пот. Времени на споры действительно не осталось.

      – Да потому, что в двенадцать игрушки оживают. Всё, встали, пошли, всем пока, до завтра!

* * *

      Феи сидели у Янки.

      В её собственном домике, к наличию которого она пока не привыкла.

      Это, знаете ли, не комната. Это, с одной стороны, ура, у меня есть целый дом, что хочу, то и делаю. А с другой стороны, прибирать то, что она сделает, придётся ей самой, и некому будет напомнить.

      Пока они летели из бара «Под каблуком» Янка требовала объяснений про двенадцать часов и игрушки. Она подлетала к каждому по очереди и вгрызалась в мозг. Машка, Фёдор и Степан поняли, что дешевле объяснить ей всё сейчас, чем оставить на завтра. Потому что, если не объяснить, она побреется выяснять. И тогда они будут уже не Янке, а самой королеве объяснять, куда делась новая зубная фея, проработавшая всего один день, и как они это допустили.

      До двенадцати они ничего не успевали, и Янка предложила переночевать у неё, спокойно поговорить, чаю попить. Машка, Степан и Фёдор, разумеется, согласились.

      Ну, и поговорили, да.

      В результате Янка вздрагивала от каждого шороха и скрипа, а в старом домике старой зубной феи было чему хорошенько поскрипеть.

      Машка, лучше знавшая, где что лежит, налила ей чай, и Янка дула на него, наклонившись над красной чашкой с отбитой ручкой, и нервно поглядывая на дверь. Она представляла, как затрещат доски, дверь распахнётся, и в комнату вломится… Ну, например, плюшевый зайка. Страшно? Нет? А если эта зайка в дверь едва проходит? Хоть бы медведь, что ли, ворвался, всё как-то естественней. И доски, кстати, не затрещат, дверь из картона, пни по ней – она отвалится. И, вот, короче, врывается зайка, ростом под потолок, со зверским лицом, горящими безумными глазами, и тянет к ней когтистые лапы и зловещие уши…

      Янка подавилась чаем.

* * *

      Игрушки в этой квартире по ночам оживали.

      Строго по расписанию.

      С двенадцати ночи до шести утра.

      Шевелиться начинали часов с одиннадцати, у них подрагивали лапки, подёргивались ушки, но, если ты успел запереться в домике до полуночи, эти ушки тебя не услышат, эти лапки тебя не схватят. Так, в дверь поскребутся, постучат, и всё. Это если кукла. Если мягкая игрушка, то пошоркает. И, с трудом выговаривая слова, позовёт:

      – Двай пыграем. Двай пыграем. Двай пыграем.

      – А что они слова коверкают?

      Янка обыскала домик на предмет наличия игрушек, из похожего нашла только фарфоровую балеринку и посадила её в кухонный шкафчик, под защёлку. Хотя ей и объясняли, что статуэтка – не игрушка.

      – А ты подумай, рот у них какой? Если кукла, вт ак, – Машка сжала губы, изображая куклу. – Если мягкая игрушка, вообще рот зашит. Вот и говорят, как могут. Если рта нет, вообще не говорят, только в дверь постукивают.

      – И долго они так… Постукивают?

      Янку