Глоток перед битвой. Деннис Лихэйн

никогда раньше не видел?

      – Нет.

      – Ты уверен?

      – Энджи, если бы я хотел этого, то вызвал бы полицию.

      Она подняла руки:

      – Ладно, ладно! – Потом перевела взгляд на Друммонда: – Вы не возражаете, отец мой, если я отведу его домой?

      – Делия будет счастлива, – ответил пастор.

      – Спасибо, отец мой, – сказал я.

      Тот молитвенно сложил руки:

      – Что ж, теперь вы под охраной, – и подмигнул.

      Не будь он особой духовного звания, я бы ему вмазал.

      Энджи одной рукой сгребла с кушетки оружие, другую протянула мне, помогая подняться.

      – Спокойной ночи, – с усилием выговорил я, обращаясь к Друммонду.

      – Благослови вас Бог, – сказал он на пороге.

      Когда мы спускались по лестнице на школьный двор, Энджи сказала:

      – Ты ведь знаешь, отчего это случилось?

      – Отчего?

      – Оттого, что ты больше не ходишь в церковь.

      – Ха, – ответил я.

      Она вела меня по улице, а потом по ступеням моей лестницы, я чувствовал веющее от Энджи тепло, ток ее крови и мало-помалу приходил в себя.

      Когда мы уселись на кухне, я сшиб Гарольда с кресла, а Энджи налила нам по стакану апельсинового сока и фыркнула перед тем, как отпить.

      – А что ты сказала Филу?

      – Он был так счастлив узнать, что тебя наконец отдубасили, что отпустил бы меня даже в Атлантик-Сити, причем со всеми нашими семейными сбережениями.

      – Ну что же, значит, нет худа без добра.

      Она опустила ладонь на мою руку:

      – Так что же все-таки случилось?

      Я изложил ей весь ход событий с того момента, как она вышла из конторы.

      – Ты сможешь узнать его?

      – Смогу, наверно. А может, и нет.

      Одну ногу она согнула в колене, поставив ступню на сиденье стула, другую поджала под себя. Долго смотрела на меня и наконец произнесла:

      – Патрик.

      – ?

      Она невесело улыбнулась и покачала головой:

      – В ближайшее время на успех у женщин можешь не рассчитывать.

      7

      На следующий день, около двенадцати, мы совсем было уж собрались позвонить Билли Хоукинсу, но тут он сам явился к нам. Билли, как и большинство служащих «Вестерн юнион», выглядит так, словно сию минуту вышел из реанимации. Тощий, изможденный, лицо землистого цвета, свидетельствующее, что человек на воздухе бывает мало и большую часть времени сидит в накуренном помещении. Узкие джинсы и обтягивающие рубашки еще больше подчеркивают его худобу, а короткие рукава он любит закатывать к самым плечам, демонстрируя несуществующие бицепсы. Черные волосы причесаны словно бы не гребешком, а гвоздодером, под носом у него усики а la мексиканский бандит – таких усиков никто, включая среднестатистического мексиканского бандита, уже давно не носит. Билли не заметил, что в мире с 1979 года кое-что изменилось. Вальяжно развалясь в кресле перед моим столом, он сказал:

      – Когда, черт побери, вы наконец переберетесь в нормальное помещение?

      – Когда колокол найду, – сказал я.

      Билли