Стриптиз на 115-й дороге (сборник). Вадим Месяц

подошел ко мне, потрепал по богатой шевелюре и сказал:

      – Будем работать. Будем учить тебя правилам хорошего тона.

      – А ты научись говно за собой смывать, – сказал я. – Я вчера в сортир следом за тобой заходил.

      Я хлопнул дверью и поехал на любовное свидание к Иветте, пока ее маман не вернулась с работы. Секс тоже напоминает о бессмертии, пусть и не так доходчиво, как музыка.

      К тому времени я сочинил песен десять: «Ремонт в воздушных замках», «Умрем мы раньше вас, папаши», «Я ударил тебя по лицу», «Беспутное лето», «Ящер», «Цыгане увели моих коней»… Эти песенки были ритмически организованны, остальные представляли собой какие-то мутные эксперименты с мелодией и нерифмованным текстом.

      Общаясь со старшеклассниками, я немного перегибал палку: мне с ними все равно было не по пути. Им нравилась какая-то трагическая тягомотина в духе Чеслава Немена. Против Чеслава я ничего не имел, но понимал, что мы такое не вытянем. Вокала нет. Пальцы деревянные. И худсовет не пропустит. В том, что худсовет не пропустит мои песни, я не сомневался.

      Парни в группе были скользкие, но объединенные каким-то общим взглядом на мир. Дети партийных работников среднего звена, преподавателей научного коммунизма. У Бобровского отец был хорошим, можно сказать, легендарным хирургом, но это ничего не меняло. Даже с подонками, которые трясли с нас водку, мне было проще. Простые товарно-денежные отношения, никакой психологии. А эти мальчики умели профессионально подкладывать свинью, распускать дурацкие слухи по школе, доносить о наших пьянках учителям, хотя и сами были не прочь выпить.

      На выходе я встретил Штерна, презрительно рассматривавшего немного облупившийся памятник Льву Толстому.

      – Хочешь стать таким же умным? – поинтересовался я у Женьки.

      – Это не ты написал? – спросил он, довольно улыбаясь.

      Вдоль постамента куском гудрона кривыми буквами было начертано: «Пидор».

      – Правда, что ли? – удивился я. – Про других слышал, про этого – нет.

      – Люди зря такого писать не будут, – победоносно сказал Штерн. – Народ глядит в самый корень проблемы.

      – Какой проблемы?

      Штерн не знал, что ответить, и лишь глупо заржал.

      – А ты все музыку играешь? Дивлюсь я на вас…

      Он и раньше говорил мне, что участие в «Мотыльке» – мартышкин труд.

      – Зачем им поднимать тебя? Ты поднимешься – и их раздавишь.

      – Я коллективист, – оправдывался я. – Я готов дружить. И вообще я обожаю командные виды спорта.

      – Слушай, – заявил он. – Я играю на гитаре лучше всех в городе, а в это шапито не лезу.

      Я впервые услышал о его интересе к музыке. Недолго думая, раскрыл кофр и вручил ему свою «Кремону».

      – Покажи класс.

      Штерн недоверчиво взял инструмент, неумело провел рукой по струнам.

      – Я играю на семиструнной гитаре, – нашелся он.

      На следующий день ко мне на перемене подошел Бобровский и сделал интересное предложение. Я даю им