Девочка в красном пальто. Кейт Хэмер

отащили сквозь изгородь! – сказала я как-то.

      Она улыбнулась в ответ. Закрыла глаза. Веки, расцвеченные узором розоватых венок, подрагивали – как будто пара бабочек опустилась ей на глаза.

      – Да, я представила это, – произнесла она наконец и облизнула губы.

      Я смотрю в окно и почти вижу, как она – в своих колготках вишневого цвета – поднимается по аллее, которая ведет в школу. Тоска по ней похожа на то, как если бы мне вырвали глотку.

      Сегодня ночью она снова приснится мне, я точно знаю. В сумерках мне кажется, будто она сидит на корявой ветке бука и что-то говорит. Ночью же, во сне, она будет, как всегда, идти, идти – и никогда не приближаться.

      Ее одежда всегда была в чудовищном беспорядке. Ластовица теплых колготок вечно свисала до колен, так что она ходила как пингвин. Белый воротничок с одной стороны торчал кверху, а с другой стороны прятался под пуловером. Но в голове у нее всегда был удивительный порядок – и она знала, что чувствуют другие люди. Когда от Салли ушел муж, та сидела у меня на кухне, пила текилу, а я пыталась утешить ее. Алкоголем, солью и лаймом заменить мужа. Кармел проходила мимо, остановилась, запустила пальчики в густые каштановые волосы Салли и стала массировать ей голову. Салли застонала и откинула голову назад.

      – Боже мой, Кармел, где ты этому научилась?

      – Тсс, нигде, – прошептала она, поглаживая Салли затылок.

      Это случилось как раз незадолго до того, как она исчезла в тумане.

      Рождество 1999 года. Дети выбегали из ворот школы, и щеки у них горели румянцем от мороза и возбуждения. Мне все они казались какими-то гномами на одно лицо – по сравнению с Кармел. Интересно, может, и другим родителям кажется то же самое. Домой надо идти по сельской дороге, а уже почти совсем стемнело.

      Было холодно, когда мы тронулись в путь; обочина присыпана снегом. Снег блестел в сумерках и указывал нам путь. От мыслей о безденежье и предстоящем Рождестве руки в карманах сжались в кулаки. Я вынула их и заставила себя разжать пальцы. Кармел отстала и ковыляла у меня за спиной.

      – Пошевеливайся, – поторопила я. Я хотела успеть домой, пока не ударил ночной мороз.

      – Ты же понимаешь, мама, что я не всегда буду с тобой, – сказала она тихо, задыхаясь от нашего быстрого шага в постепенно меркнущем свете.

      Наверное, тогда-то мое сердце должно было замереть. Наверное, я должна была обернуться, схватить ее в охапку и донести до дома. Запереть в крепости или башне. Крепко-накрепко, золотым ключом, а ключ проглотить, чтобы его могли достать, только вспоров мне живот. Но, конечно же, я не придала этим словам никакого, вообще никакого значения.

      – Да, но сейчас-то ты со мной.

      Я оглянулась. Она сильно отстала. Очертания ее головы напоминали пучки прошлогодней травы, которая топорщилась вдоль дороги.

      – Кармел! – окликнула я.

      Легкая струйка ее дыхания, заметного в холодном воздухе, коснулась моего рукава.

      – Я здесь.

      Иногда я гадаю: что будет со мной, когда я умру, обрету ли я тогда покой. Может, я превращусь в сову и буду летать по ночам над полями, с уханьем устремляясь вниз при виде проселочной тропинки. Дым из труб будет колебаться от взмахов моих крыльев, когда я буду пролетать мимо. А может, мы будем сидеть с ней на ветке букового дерева и играть в разные игры? Подглядывая за людьми, которые поселятся в нашем доме, за тем, как они приходят и уходят. Может, мы даже окликнем их, и они вздрогнут, ничего не понимая!

      У нас образовалась компания одиноких матерей, почти мужиков – как однажды пошутил кто-то из наших. Нас объединяла общая участь. Сейчас я думаю, что это, наверное, было не очень хорошо для Кармел – постоянно находиться в окружении женщин с огоньком обиды в глазах. Множество вечеров провели мы, сидя на кухне за столом, и твердили на разные лады о нем, о нем, о нем. Все мы были по-своему ушиблены, у каждой душа в синяках. Если не считать Элис – у той синяки были даже на лице. После того как Кармел исчезла – через два-три месяца после того дня, – ко мне заявилась Элис.

      – Я хочу поговорить с тобой, – многозначительно объявила она. – Мне нужно тебе кое-что сказать.

      Я даже поверила, что у нее и впрямь есть какой-то ключ к разгадке.

      – Что сказать? Что? – Я изо всех сил вцепилась в ворот халата.

      Ее слова так разочаровали меня, что я отвернулась и уставилась на скорлупку съеденного вчера яйца, которая валялась в раковине. Но когда она заговорила о том, что у моей дочери был прямой канал связи с Богом и что сейчас она сидит одесную Его – тут злость переполнила меня. Это ее обретение Иисуса, эти ее фальшивые откровения, эти ее запястья в плетеных браслетах, которыми она размахивала у меня перед носом… Я взорвалась.

      – Заткнись! – крикнула я. – Убирайся отсюда. Я думала, ты хочешь сказать что-то дельное. Проваливай из моего дома, оставь меня, идиотка. Тупая свихнувшаяся идиотка! И Бога своего забирай с собой и больше никогда ко мне не приходи!

      Иногда перед тем, как заснуть, я представляю, будто проникла в голову Кармел и перебираю