Профессор бессмертия. Мистические произведения русских писателей. Сборник

с устрашающими изображениями демонской силы, а также страшного суда с красным огнем и большим зеленым змием, поглощающим души грешников. В углу сторожки был поставлен аналой перед старинной деревянной иконой.

      На аналое лежали восковые свечи. Все это было припасено для Никитки, который любил, как он говорил, предаваться по ночам «молитвенному деланию».

      После беседы с отцом Василий Алексеевич ночевал у Машуры. От Машуры он зашел к Никитке в сторожку. Странник его встретил с великой радостью.

      – Се припаду ниц к господину моему, – сказал он, отвешивая Василию Алексеевичу поясной поклон, касаясь рукой до земли.

      – Не надо твоих поклонов, – сказал Василий Алексеевич. – Сиди смирно. Чего там раскланялся… Я не поп.

      – Молю о тебе Господа Бога моего и денно и нощно, – продолжал тем же тоном Никитка, – ибо ежедневно мне от твоих милостей приношение, и самоварчик утречком несут, и угощение разное.

      – Ну и отлично, коли нравится. Живи да поживай, – сказал Сухоруков, садясь на лавку.

      – Ох, недолго сие будет, – отвечал со вздохом странник, – скоро мне в дальний путь, ваше сиятельство.

      – Куда? – удивленно спросил Сухоруков.

      – В Киев, родненький, в святые места… Душу томить вознестися горе… к угодникам божиим…

      – Однако с чего ты это вздумал? Когда ты едешь? – допрашивал Сухоруков.

      – Не еду, а шествую по образу хождения пешего, и будет сие во вторник на той неделе.

      Сухоруков умолк. Прошло несколько секунд молчания.

      – Вы, ваше сиятельство, насчет Машуры не сумлевайтесь, – осклабился вдруг Никитка. – Здесь я теперь, значит, не нужен. Она сейчас хорошо налажена…

      – Не то, Никитка, не то говоришь, – резко сказал Сухоруков. – Не в Машуре дело… Другое тут есть, – начал Василий Алексеевич. – Ты знаешь ли старуху Незванову… Помещицу… Поблизости, в Чермошнах?

      – Как не знать, – отвечал Никитка.

      – Наверное, у нее бывал? Расскажи, как она живет. Мне хочется знать.

      – Как живет? Да живет, мошну набивает, на сундуке сидит… Старухи тоже у нее разные… Ей все причитают: благодетельница ты наша, благодетельница, а за спиной у нее воруют, и староста ворует, а мужики пьянствуют. Меня не взлюбила, старосте велела прогнать; чуть собаками, окаянные, не затравили. Закричала на меня – пустосвят ты! А сама праведницу из себя строит. Тоже в церкву любит ходить… Свечи ставит… Ризы жертвует… По пяточку нищим подает… Дура!..

      – А живет-то она как?.. С опаской?..

      – Не знаю, ваше сиятельство, какие у нее там порядки. Я у нее всего один раз и был. Не взлюбила она меня… Да ты, сиятельство, что такое затеял? – сказал вдруг Никитка. Он воззрился своими черненькими глазками на Сухорукова.

      Сухоруков был не из робких. Прямота Никитки ему понравилась.

      – Хочу с тобой посоветоваться. Ты ведь «старец», – сыронизировал Василий Алексеевич. – Хочу у старухи Незвановой денег