Биография неизвестного. Роман. Наталья Струтинская

сказала я. – Я… немного опоздала… Когда я пришла, тебя уже не было…

      – Подожди, – жестом руки остановила меня Этти и улыбнулась, коротко оглянувшись: – Ты о чем?

      Наступило мое время удивленно взглянуть на нее.

      – Я о кафе, – выдохнула я. – Я не пришла к двенадцати…

      Этти глубоко вздохнула.

      – Так ты не получила мое сообщение?

      – Какое сообщение?

      Этти переступила с ноги на ногу и посмотрела на меня так, как смотрят на детей, когда они наивно просят объяснить им самые простые вещи.

      – Я написала тебе утром сообщение, – сказала она. – О том, что я не смогу с тобой встретиться сегодня, потому что еду с родителями выбирать себе новый туалетный столик.

      – Туалетный столик? – на автомате повторила я ее последние слова.

      – Да, мой старый весь истерся, – пожала плечами Этти. – И вообще, уже хочется что-нибудь изменить в своей комнате…

      – Да… – я почувствовала, как мои губы конвульсивно дрогнули в улыбке.

      – Одним словом, хочется перемен, – моя улыбка, вероятно, подбодрила Этти, потому как удивление на ее лице сменилось заинтересованностью. – Я вообще решила совершить небольшую перестановку в своей комнате, поменять ковры, перебрать все ящики…

      – Мне пора идти, – прервала я Этти и натянуто улыбнулась: – Удачно съездить за туалетным столиком.

      – Спасибо, – счастливо улыбнулась мне Этти, искренне не замечая сарказма в моем голосе.

      Я вышла из подъезда Павлы, чувствуя себя совершенно раздавленной. Я не могла точно определить, что именно так сдавливало мне горло, но слезы, постепенно наполняющие мои глаза, душили меня. Я старалась глубоко и спокойно дышать, чтобы не позволить слезам выйти наружу. Я никогда больше не чувствовала себя более одиноко, чем в тот день.

      Я шла к метро, невидящими глазами скользя по фасадам домов и лицам прохожих. Нос сам собой покраснел от промозглого осеннего холода, а пронизывающий ветер сушил глаза, и потому можно было уже не бояться, что кто-то увидит в них слезы.

      Невидящим взглядом я скользила по лицам прохожих и думала о том, видят ли их глаза кого-нибудь вокруг? Неужели и вправду всякий человек занят лишь своей жизнью, делая себя совершенно одиноким и обрекая на одиночество других?

      Есть ли что-то настоящее в этом мире? Что-то, во что можно поверить, вложив в это «что-то» всего себя? Что никогда не обманет и не обернется скрытой от глаз стороной? Что будет верно своим словам и мыслям? Что будет истинным и неизменным, настоящим, а не плодом воображения?

      Быть может, и дружба, и любовь – всего лишь отражение других в нас самих? Они, не знающие живительного воздуха атмосферы, есть только в нас, и только мы, вдохновенные этими высшими чувствами, способны знать их меру, смысл и предназначение? И оттого нет точного определения ни дружбы, ни любви – есть только не имеющее материи облако, покрывающее человечество.

      Но есть