«Дар особенный»: Художественный перевод в истории русской культуры. Всеволод Багно

Строки из поэмы «Бова» также не оставляют сомнения в том, что и в образе ламанчского рыцаря, и в романе в целом Радищев прежде всего отметил его развенчивающую, антифеодальную грань:

                              Были рыцари не хуже

                              Славна в свете Дон Кишота.

                              В рог охотничий, в валторну

                              Всем трубили громко в уши:

                              «Дульцинея Тобозийска

                              Всех прекраснее на свете»[162].

      В целом отрицательным героем Дон Кихот был, по-видимому, и для И.А. Крылова, хотя тот и отметил благородство его идеалов. В XVI письме «Почты духов» он уподобляет ламанчскому рыцарю героя трагедии Я.Б. Княжнина «Росслав»: «Главный герой сей трагедии был некоторой Островский Дон Кишот (это один роман гишпанский, стоюший любопытства; я тебе его пришлю. Впрочем, ты, путешествуя по разным странам, может быть, видел многих и знатных Дон Кишотов). Он был вдруг: философ, гордец и плакса…»[163]. В другом письме, XXXII, упомянут «нововыезжий Дон Кишот», который «воспевал себе сам похвалы с таким восхитительным красноречием, что все удивлялись его бесстыдству»[164].

      «Пасторальное» звучание басни И.И. Дмитриева «Дон Кишот» не имеет ничего общего с сентименталистским переосмыслением донкихотства, речь о котором пойдет ниже. Следуя подсказке Сервантеса, Дмитриев перевел Дон Кихота из рыцарей в пастуха, заставил его рассыпать свое стадо на поля по первому морозу, воспевать зимой «весенню розу» и петь эклогу перед коровницей Аглаей, за что и был бит ее мужем. После этого герой

                       Чрез поле рысаком во весь пустился дух,

                       И с этой стал поры ни витязь, ни пастух;

                       Но просто дворянин без глаза.

      Мораль басни:

                       Ах, часто и в себе я это замечал,

                       Что глупости бежа, в другую попадал[165].

      Донкихотство, таким образом, истолковывается как глупость, блажь, достойные наказания сумасбродства.

      Русская проза конца XVIII века, по-видимому, не менее активно, чем проза середины XIX века, осваивала сервантесовский опыт, хотя и в иных формах и на ином уровне собственных возможностей. Санчо Панса послужил одним из прототипов оруженосца Простая в «Вечерних часах, или Древних сказках славян древлянских» В.А. Левшина. Сочетание трусости, чревоугодия, хитрости и остроумия в образе Простая со всей определенностью показывает, что оруженосец Рыцаря печального образа привлек внимание русского писателя. Более того, к «Дон Кихоту» восходят отдельные сцены «сказок», такие, например, как сцена «звериной охоты» или сцена в «замке», напоминающие соответственно сцену охоты во время пребывания Дон Кихота и Санчо во дворце герцога и свадьбу Камачо.

      Непосредственно к речи Дон Кихота

162

Там же. С. 43.

163

Крылов И.А. Полн. собр. соч.: В 3 т. М., 1944. Т. 1. С. 101–102.

164

Там же. С. 177.

165

Пантеон русской поэзии. 1814. Ч. 1. Кн. 2. С. 257.