Черный русский. История одной судьбы. Владимир Александров

холмы, справа – лазурное Средиземное море, – он вышел с железнодорожной станции Монте-Карло и был вновь сражен удивительной красотой этого города. В центре находилось «Казино» – большое, элегантное и щедро украшенное здание из кремового камня. Оно стояло в конце большой площади на холме, возвышающемся над окрестностями, в окружении того, что Драйсдейл назвал «волшебным царством цветов и тропических растений, которое можно иногда видеть во сне и почти никогда – наяву». Экстравагантная роскошь внешнего облика Монте-Карло и великолепно украшенные экипажи, кучера и лошади, коих 25 гостиниц города отправляли на станцию встречать поезда и привлекать гостей, побороли сдержанность и бережливость Драйсдейла. Он и его приятель решили потратиться на «Отель де Пари», что принадлежал компании «Казино» и был, по его словам, «намного больше, лучше и дороже остальных». К тому же он стоял перед «Казино» – как стоит и по сей день.

      Отведенный царственно одетым носильщиком в свои нарядные комнаты с видом на море, Драйсдейл распаковывал вещи и собирался попросить горячей воды у горничной (по-французски), когда услышал за спиной голос: «Пожалуй, я позабочусь за этим 'мериканским джемменом»[11]. Драйсдейл, даже не оборачиваясь, понял, кто стоит у его двери, и испытал чувство облегчения. Месяцами разъезжая по знаменитым городам Европы, он был рад повстречать дружелюбного черного слугу с родины, кого-то, с кем он мог чувствовать себя «совершенно непринужденно», как он сам это сформулировал, и кому он мог доверить все мелкие заботы, связанные с путешествием. Разнообразные голландские, немецкие, бельгийские и французские гостиничные «мальчики» были вполне услужливы и внимательны. Но этот черный молодой человек был «цветным другом и братом», кем-то столь же знакомым, как если бы «ты вырастил его с младенчества», кем-то, кто в сравнении с европейцами был словно «электрический свет против мерцающей свечи».

      Привязанность Драйсдейла к Фредерику была неподдельной, пусть даже и с налетом бессознательного патриархального расизма. Драйсдейл родился в Пенсильвании и бо́льшую часть жизни прожил в Нью-Джерси, публикуясь в нью-йоркских газетах. Но то, что он говорил о Фредерике, выдает ностальгию по романтическому образу старого довоенного Юга, которую стали испытывать северяне в конце XIX века и которая была основана на предполагаемом рыцарском благородстве плантаторов и их благожелательных отношениях с довольными рабами. Драйсдейлу, кроме того, нравилось, что ему прислуживают, просто потому, что он был тучным, уже не молодым к своим сорока шести годам человеком (и действительно, он умрет уже через три года). Таким образом, для него было вполне нормально ожидать, что черный будет ему прекрасным слугой, думать о нем как о «мальчике», хотя тот был уже на третьем десятке; называть его «самбо»[12], «эбеновый» или «загорелый ангел», «смуглый брат»; и записывать его речь, преувеличивая нехарактерное для белых, малограмотное произношение (даром

11

Здесь и далее передается «неправильность» американской негритянской речи. – Прим. ред.

12

Са́мбо – в разных странах и в разные времена термин имел различные значения. Старые словари определяют его как помесь негра и мулатки или негритянки и мулата. В США часто употреблялось в XIX в. как стереотипное имя для чернокожих. – Прим. ред.