Махно. II том. Георгий Бурцев

зал вошли трое заседателей. Они расположились, стоя за столом под портретом Николая II. Председательствующий открыл папку:

      – Оглашается приговор! – произнёс он и, переведя дух, продолжил, – именем его Императорского Величества! За преступные антигосударственные планы, разбойное, бандитское нападение на полицейский участок, незаконное владение оружием и убийство урядника банда анархистов приговаривается к смертной казни через повешение!

      В зале воцарилось оживление.

      – Боже, царя храни! Слава Богу! Бог шельму метит! – восклицали одни, неистово крестились и аплодировали.

      – Это неправедный суд! Урядник – сволочь и подох через месяц! Тираны! Сатрапы! Вам отольются чужие слёзы! – старались перекричать другие.

      Матери рыдали и падали в обморок. Среди общего шума одна девчонка лет пятнадцати стояла, словно вкопанная, молча, устремив свой взор в сторону осуждённых.

      – Бандиту место на виселице! – продолжали восклицать обыватели. – Урядник тоже человек! У него служба! Он – отец семейства!

      – Собаке собачья смерть! Погодите, придёт правда на нашу землю! – в унисон им отвечали сторонники осуждённых.

      Под общий шум в зал вошёл дополнительный наряд жандармов, вооружённых винтовками с примкнутыми штыками. За плотным окружением приговорённым надели кандалы и под усиленным конвоем вывели прочь.

      Во внутреннем дворе их втолкнули в тюремную карету и под охраной казаков повезли на вокзал.

      На привокзальном перроне уже стоял готовый к отправке поезд. Карета в окружении всадников развернулась, сдала назад. Дверь тюремного вагона отворилась. В ней показался жандармский чин. Он скомандовал:

      – В шпалеры!

      Конвоиры спешились и двумя шпалерами образовали коридор от вагона до кареты. Затем послышалась команда: «Отворяй!». После чего дверь кареты распахнулась, и из её чрева, гремя кандалами, стали выпрыгивать на белый снег осуждённые.

      – Бегом к вагону, кандальники! – крикнул им старший конвоир.

      – Нестор Иванович! – послышался девичий крик.

      Нестор, бежавший вместе со всеми, резко остановился, придерживая кандалы.

      – Не задёрживай! – окрикнул его конвоир и легко двинул прикладом.

      – Давай, быстрей! Вперёд! У нас не забунтуешь! – поддержал другой, и конвоиры дружно засмеялись.

      Через минуту вереница заключенных скрылась в вагоне. Паровоз дал длинный гудок, и состав, дёрнувшись, с трудом оторвавшись от перрона, медленно стал набирать ход и вскоре исчез из виду, оставив на перроне одиноко стоявшую, закутанную в шаль девочку-подростка.

      Москва. Бутырская тюрьма. Все смертники прикованы к стене. Посреди камеры на полу стоит керосиновая лампа – «летучая мышь». Узники поют:

      Солнце всходит и заходит,

      А тюрьме моей темно,

      Днём и ночью часовые

      Стерегут моё окно.

      Отворилась дверь. Вошёл пристав и следом за ним начальник тюрьмы с двумя надзирателями.

      – Прекратить пение! Встать!

      Заключённые умолкли, но не встали. Двое охранников подошли к Нестору Махно, подняли его на ноги и остались