Пир (сборник). Владимир Сорокин

забилась и завопила так, что пришлось всем держать ее.

      – Закройте ей рот чем-нибудь! – приказал Саблин, становясь на колени и закатывая себе правый рукав фрака.

      Мамут запихнул в рот дочери носовой платок и придерживал его двумя пухлыми пальцами. Правую руку Арины обнажили до плеча, перетянули на предплечье двумя ремнями и мокрым полотенцем, Лев Ильич прижал ее за кисть к доске, Саблин примерился по своему желтоватому от табака ногтю:

      – Господи, благослови…

      Быстрые рывки масленой пилы, глуховатый звук обреченной кости, рубиновые брызги крови на ковре, вздрагивание Аришиных ног, сдавленных четырьмя руками.

      Саблин отпилил быстро. Жена подставила под обрубки глубокие тарелки.

      – Павлушка, – протянул ему пилу Саблин. – Ступай, скажи Митяю, пусть дрожки заложит и везет. Пулей!

      Лакей выбежал.

      – Поезжайте к фельдшеру нашему, он сделает перевязку.

      – Далеко? – Мамут вытащил платок изо рта потерявшей сознание дочери.

      – Полчаса езды. Сашенька! Икону!

      Саблина вышла и вернулась с иконой Спасителя.

      Отец Андрей перекрестился и опустился на колени. Мамут с астматическим поклоном протянул ему руку дочери. Тот принял, прижал к груди, приложился к иконе.

      – Ступайте с Богом, – еще раз склонился Мамут.

      Отец Андрей встал и вышел с рукой в руках.

      – Поезжайте, поезжайте, – торопил Саблин.

      Лев Ильич подхватил Арину, вынес. Мамут двинулся следом.

      – На посошок, – придержал Саблин Мамута за фалду. – У нас быстро не закладывают.

      Хлестко открыв бутылку шампанского, он наполнил бокалы.

      – Мне даже на лоб брызнуло! – Румянцева с улыбкой показала крохотный кружевной платочек с пятном крови.

      – У вас сильная дочь, Дмитрий Андреевич, – поднял бокал Румянцев. – Такие здоровые, такие… крепкие ноги…

      – Жена-покойница тоже… это… была… – пробормотал Мамут, уставившись на забрызганный кровью ковер.

      Саблин протянул ему бокал.

      – За славный род Мамутов.

      Чокнулись, выпили.

      – Все-таки… вы сильно переоцениваете Ницше, – неожиданно произнес Мамут.

      Саблин нервно зевнул, повел плечами.

      – А вы недооцениваете.

      – Ницше – идол колеблющихся.

      – Чушь. Ницше – великий живитель человечества.

      – Торговец сомнительными истинами…

      – Дмитрий Андреевич! – нетерпеливо дернул головой Саблин. – Я уважаю и ценю вас как русского интеллигента, но вашим философским мнением я не дорожу, увольте!

      – Ну и Бог с вами… – Мамут тяжело двинулся к выходу.

      – На Арину пригласите! – напомнила Румянцева.

      – Да уж… – буркнул он и скрылся за дверью.

      Часы пробили полночь.

      – Ай-яй-яй… – потянулся Румянцев. – Мамочка, эва!

      – Где мы спим? – Румянцева сзади обняла Саблина.

      – Как обычно. – Он поцеловал ее руку.

      – Еще десерт. – Саблина потерла виски. – От этих воплей голова раскалывается…

      Румянцева прижалась сзади к Саблину.

      –