Пир (сборник). Владимир Сорокин

корчился на ковре от смеха.

      – Что случилось? – спросила Александра Владимировна, останавливаясь возле него.

      – Гимназия. Воспоминания, – жевал Мамут.

      – Стишок? – Она прошла и села на свое место.

      – Что за стишок? – спросил Румянцев.

      – Стишок! Ха-ха-ха! Стишок, господа! – Саблин сел на ковре. – Ой, умираю… стишок я сочинил про моего друга-камчадала Андрея Клёпина… ха-ха-ха… ой… сейчас успокоюсь… прочту…

      – Отчего этот хохот? – спросила Саблина.

      – Не напоминай, Христа ради, а то… хи-хи-хи… мы поумираем… все! все! все! Стихотворение!

      – При мне, пожалуйста, не читай эту гадость. – Саблина взяла бокал, Лев Ильич наполнил его шампанским.

      – Ну, радость моя, здесь же все свои.

      – Не читай при мне.

      – Начало, только начало:

      У меня есть друг Андрей

      По прозванью Клёпа.

      Нет души его добрей, —

      Пьет шартрез, как жопа.

      – Прекрати! – Саблина стукнула по столу. – Здесь ребенок!

      – Кого вы имеете в виду? – лукаво улыбнулась Арина.

      Раз приходит он ко мне,

      Говорит: – Послушай!

      Искупался я в говне

      И запачкал душу!

      – Нет! Душа твоя чиста! —

      Я вскричал, ликуя. —

      Как у девочки…

      – …пизда и как кончик хуя, – произнесла Арина, исподлобья глядя на Саблина.

      – А ты откуда знаешь? – уставился на нее Саблин.

      – Мне отец Андрей рассказывал.

      – Когда это? – Саблин перевел взгляд на батюшку.

      – Все вам, Сергей Аркадьевич, надо знать, – сердито пробормотал Мамут, намазывая мясо хреном.

      Все засмеялись. Арина продолжала:

      – Мне в вашем стихотворении больше всего конец нравится:

      Мораль сей басни такова:

      Одна у Клёпы голова.

      Другую оторвали

      Две девочки в подвале.

      – Какая гадость… – выпила Саблина. – Мерзкая гадость и тошная пошлость.

      – Да! – С добродушной улыбкой на пьяноватом лице Саблин поднял стул, уселся на него. – Как давно все было… Помнишь, как Шопенгауэра читали?

      – У Рыжего? – с наслаждением пил шампанское отец Андрей.

      – Три месяца вслух одну книгу! Зато тогда я понял, что такое философия!

      – И что же это такое? – спросила Румянцева.

      – Любовь к премудрости, – пояснил Мамут.

      Неожиданно отец Андрей встал, подошел к Мамуту и замер, теребя пальцами крест.

      – Дмитрий Андреевич, я… прошу у вас руки вашей дочери.

      Все притихли. Мамут замер с непрожеванным куском во рту. Арина побледнела и уперлась глазами в стол.

      Мамут судорожно проглотил, кашлянул.

      – А… как же…

      – Я очень прошу. Очень.

      Мамут перевел взгляд оплывших глаз на дочь.

      – Ну…

      – Нет, – мотнула она головой.

      – А… что…

      – Я умоляю вас, Дмитрий Андреевич. – Отец Андрей легко встал