Рампа и жизнь. Леонид Леонидов

наши успехи и провалы, и всю нашу милую театральную суету сует и всяческую суету…

      Может быть, и взгрустнем по этой временной, но чудесной, расхлябанной, бестолковой земле…

      А потом я услышу ангельские хоры и заранее знаю, что сейчас же подумаю:

      – А какой же из них лучше? Хор Санкт-Петербургского Мариинского или ангельский, херувимский?

      Мысль греховная, сравнение непозволительное, но ангелы простят и, за благодарность к прошлому, не осудят.

      Рампа и жизнь

      Часть первая

      1

      Кинжал из дерева, костюм цветной и маски,

      Пурпурный плащ и блестки вкруг него,

      Парик и тамбурин, белила, пудра, краски, —

      Вот все, что нужно мне для счастья моего.

      И верю, твердо верю я в свое призванье:

      В нем – жизнь и смерть. Когда они замрут,

      И отлетит в стихах последнее дыханье, —

      На декорациях тогда меня снесут.

Maurice Magre (Пер. Ф. Н. Касаткина-Ростовского)

      В центре Парижа, в известном на всю Европу концертном зале Гаво – находится мое театральное бюро. Звонят телефоны, приходят и уходят бесконечные телеграммы. Кипит работа. Подписываются контракты с лучшими мировыми артистами. Организуются театральные турнэ.

      Волнения. Сомнения. Надежды. Разочарования. Вечное горение. Вечное расточительство сердечное, душевное.

      Стараюсь угадать в человеке талант и сделать из него будущую знаменитость.

      Все это захватывает и делает жизнь и созидательной, и интересной.

      Но… если в один прекрасный день мне скажут: в Россию! – Я пешком пойду! Не пойду, а побегу, в родной мой Харьков, или, как его щедро титуловал Ллойд-Джордж, – «генерал Харьков».

      Пешком пойду в этот мой милый город, и слезами покрою руку «генерала»…

      Стану перед ним во фронт и отрапортую:

      – Честь имею явиться, Ваше Превосходительство!

      И, когда с благосклонной улыбкой, генерал меня отпустит, то, затаив дыханье, я брошусь прежде всего в Городской Театр, в это волшебное здание, которое когда-то дало мне столько радости, которое раскрыло мне смысл всей жизни, предсказало будущее, направило мои стопы к великому счастью и… никогда не обмануло. Я пробегу по той лестнице, по которой я когда-то ребенком, первый раз в жизни, поднимался в отцовскую литерную ложу. В этой прекрасной ложе мы сидели всей своей счастливой семьей и смотрели пьесу, которая называлась столь просто и столь значительно:

      «Недоросль».

      Это было первое, что я видел в театре, и до сих пор помню каждого актера, каждый выход, каждую интонацию, каждый жест. С тех пор у меня родилась любовь к театру, и крестным отцом ее был единственный, несравненный российский классик Фонвизин, и отсюда и пошли все мои качества. Этот спектакль выбил меня из колеи и решил судьбу: в своих детских снах я только и видел, что театр, ложу, колыхающийся занавес, переполненный партер, музыкантов, и таинственную суфлерскую будку.

      Об этих снах моих я помалкивал,