Оранжевая смута. Василий Варга

я даже не могу сказать что. Тут все смешалось – господин Пробжезинский, его подруга Катрин и будущий лидер нации.

      – А иде они?

      – У меня в портфеле. Я разрешаю тебе открыть портфель, достать сапожки и внедрить их на обе ноги, а потом… обойди весь дом, отработай подарок, который я тебе привез. Знаешь, как я долго стоял у величественного президентского дома, ждал, когда президент спустится по ступенькам, чтобы увидеть его и передать план устройства государства? Но он не появился, видать, принимал процедуры, потому что на ступеньках было много людей в белых халатах, сновали вверх-вниз и не отвечали на мои поклоны. Все равно я был вознагражден… сапожками Катрин.

      – Я хотела только сказать, что многие уже уехали на дачу и большую аудиторию собрать навряд ли удастся. И потом, сколько войдет слушателей в нашу квартиру?

      – Сколько войдет, столько и будет. Могут и в коридоре постоять, – сказал парламентский и семейный Цицерон.

      Одарка поднялась на семнадцатый этаж на лифте и стала нажимать на кнопки звонков незнакомых квартир. Жильцы подходили к глазку и, видя, что там стоит баба с озабоченным лицом, открывали дверь и спрашивали, что надо.

      – Мой муж депутат Верховной Рады Курвамазин приглашает вас послушать его лекцию на тему: «Вопиющенко и дерьмократия». Вход бесплатный.

      – А вы его служанка?

      – Я его законная жена, любимая супруга, только что пельмени ему сварганила, сметаной полила, бутылочку поставила и бегом сюды к вам для приглашения. Он кушает и готовится к речи одновременно. Он выдающийся олатор. Разве вы его не видите по телевизеру? Мой муж Цацарон двадцать первого века. А сапожки какие он мне подарил, только поглядите. Это сапожки супруги будущего лидера нации, – тараторила Одарка, пританцовывая.

      – Ваш муж хороший болтун, а мы болтунов не любим.

      – Какая у вас квартира, какой номер по порядку, дайте посмотреть. А, семьсот девяносто пять. Надо запомнить. После тридцать первого октября, когда Вопиющенко приступит к обязанности президента, Юрий Анатольевич станет премьером. Учтите это.

      И тут расстроенная Одарка повернулась на сто восемьдесят и по боковой лестнице спустилась на шестнадцатый этаж. Здесь тоже ничего хорошего. Один мужик, правда, вышел с ребенком на руках и, выслушав ее, спросил:

      – А сто грамм дадут?

      – Это не принято, но я, так и быть, налью вам, уважаемый, только вы скажите, за кого отдадите свой голос на выборах, за Вопиющенко или за бандита Яндиковича. Он майор, но не служил у армии, а майора получил. Он, который всю жисть в тюрьме сидел, а потом был выпущен на короткий срок и тут же стал премьером. За кого, ась? А наш Виктор Писоевич енерал, запомните это. Разница между енералом и майором существует, так-то, любезный.

      – Ни за кого. Мой отец состоит в такой вере, которая запрещает любое голосование до четвертого колена, – сказал мужчина лет тридцати, захлопывая дверь.

      – Ох, ты, лышенько мое! Да как же быть-то? Знаете, сто грамм не могу налить: мой муж олатор не разрешит. Бывайте,