Мне жаль тебя, герцог!. Михаил Волконский

Гремин.

      – Нужно будет – потребую; помни, Василий! – проговорил Митька и, меняя тон, добавил: – Ну а в чем же состоит твое дело?

      5

      Митька снова устраивается

      Митька Жемчугов внимательно выслушал рассказ Гремина о том, как неизвестный человек с черными глазами принес ему футляр с табакеркой, содержавшей в себе таинственный зеленый порошок, и как затем этот неизвестный исчез.

      Когда Гремин закончил говорить, Митька покачал головой, выпятил губы и произнес в задумчивости:

      – Дело, брат, сложное, но занятное. Слыхал я и прежде про эти самые обстоятельства, но никогда не удавалось мне дойти до их сути!

      – Постой, – стал спрашивать Гремин, – о каких обстоятельствах и о какой сути ты говоришь?

      – Да вот об этой самой порошочной.

      – Ты знаешь, какой это порошок?

      – Знать-то еще не знаю наверное, но догадываюсь. Твой отец был знаком с графом Брюсом?

      – Да, был.

      – Имел с ним сношения?

      – И очень тесные.

      – Ну вот, то-то и оно!

      – Ты думаешь, что этот порошок имеет какое-нибудь отношение к графу Брюсу?

      – Я, брат, никогда ничего не думаю, а или знаю что-нибудь, или не знаю. Думают же умные люди да индейские петухи; куда же нам с нашим рылом да в калашный ряд!

      – Ну хорошо. Что ж теперь ты знаешь тут, а чего не знаешь?

      – Знаю я, брат, что граф Брюс занимался алхимией и всякими такими науками, знаю, что в каких-то старинных книгах написано, что при «великом делании»…

      – Это что ж такое: «великое делание»?

      – Приготовление философского камня и золота. Так вот при великом делании в атонаре, то есть в сосуде, где на огне происходит приготовление, получается зеленый порошок.

      – Такой, как у меня в табакерке?

      – Этого не знаю, потому что никогда философского камня не приготовлял, золота не делал и зеленого порошка не видел. Вот и все, что мне известно, но утверждать, что у тебя в табакерке именно алхимический зеленый порошок, я опять-таки не могу. Может быть, это что-нибудь другое.

      – Уж не знаю тоже, – сказал совсем равнодушно Гремин, – я никогда не видел, чтобы отец занимался алхимией.

      – Ну да! Так тебе алхимик и будет говорить о своих делах непосвященным!

      – Так отчего же отец не посвятил в них меня? Правда, я никогда не имел вкуса к подобным вещам…

      – Ну вот видишь!.. Эх, посмотрю я на тебя, Василий, – проговорил Митька, оглядывая пухлую, белотелую фигуру приятеля, – совсем не по Петербургу ты человек. Тебе бы не здесь, в чухонском болоте, киснуть, а туда, в глубь земли отправиться на пашню да хлеб родить.

      – Да вот я то же говорю, – заметно оживляясь, подхватил Гремин: – лишь бы к мужику поближе. Я всю жизнь об этом самом говорю, да отец меня не пускал.

      – Удивляюсь, как ты с такой жизни не спился! Много вот таких, как ты, погибло тут, в Петербурге, волей царя Петра Алексеевича. Впрочем, он говаривал: «Лес рубят – щепки летят!»

      – Нет, брат, не то. «Лес рубят – пеньки остаются», – вот что ты скажи.