Медный всадник. Полина Саймонс

что-то писал в толстой тетради и выглядел еще более измученным, чем три дня назад.

      Александр терпеливо ждал. Полковник поднял голову, и Белов увидел черные мешки под глазами и осунувшееся лицо с обтянутыми кожей скулами. Должно быть, нелегко ему пришлось!

      – Старший лейтенант, прости, что так долго, но боюсь, что у меня не слишком хорошие новости.

      – Ясно.

      Полковник опустил глаза.

      – Положение в Новгороде было отчаянным. Когда оказалось, что немцы окружают близлежащие деревни, наши собрали подростков из лагерей около Луги и Толмачева и поставили их рыть окопы. Один из таких лагерей был в Доготине. Мне ничего не известно лично о Павле Метанове, но… – Полковник откашлялся. – Сам знаешь, наступление немцев было молниеносным. Такого мы не ожидали.

      Александру показалось, что он слышит голос диктора по радио. Те же интонации. Тот же фальшивый оптимизм.

      – И что же?

      – Немцы прошли мимо Новгорода.

      – А что случилось с мальчишками?

      – Это все, что мне удалось узнать. Остальное неясно. Кстати, кем вам приходится этот мальчик?

      – Сын моих хороших знакомых.

      – Что-то личное?

      Александр смущенно моргнул:

      – Да, товарищ полковник.

      Полковник помолчал, играя ручкой и отводя глаза.

      – Видишь ли, Белов, – выдавил он наконец, – мне вправду нечего тебе сказать. Немцы проутюжили Новгород танками. Помнишь полковника Янова? Он погиб. Немцы расстреливали без разбора как штатских, так и военных, грабили дома, а потом подожгли город.

      Не отходя от стола, не сводя взгляда с полковника Степанова, Александр спокойно осведомился:

      – Я верно понял: Красная армия послала подростков в бой?

      Степанов медленно поднялся:

      – Кажется, вы указываете нам, что делать и как вести войну, товарищ старший лейтенант?

      – Не хотел никого обижать, – отчеканил Александр, щелкнув каблуками и отдавая честь, но по-прежнему не двигаясь с места. – Но использовать необученных мальчишек как пушечное мясо для нацистов – это безумие, тем более ставить их под команду опытных, знающих свое дело офицеров.

      Полковник даже не поднялся. Оба офицера молчали: один, молодой, горячий, и другой, постаревший уже в сорок четыре года.

      – Скажите семье, что их сын умер за Родину, – выговорил полковник срывающимся голосом. – За Родину и великого вождя товарища Сталина.

      Этим же утром, почти сразу после разговора с полковником, Александра вызвали к проходной. Он с тяжелым сердцем спустился вниз, опасаясь, что это Татьяна. Видеть ее сейчас было невыносимо. Вечером он придет к заводу.

      Но это оказалась Даша, бледная и измученная.

      – Что случилось? – спросил он, отводя ее в сторону, надеясь, что она не станет спрашивать о Толмачеве и Паше.

      Но она сунула ему в руку клочок бумаги и пробормотала:

      – Взгляни, только взгляни, что наделала моя сумасшедшая сестричка!

      Александр развернул записку. Странно… что он впервые видит почерк Татьяны: аккуратный, мелкий и округлый.

      Дорогие