Сердцу не прикажешь. Мари-Бернадетт Дюпюи

прошептала Франс.

      – Да, мама. Я разговаривала с доктором Жиро. Он опасается худшего.

      Немного помолчав, Элен заговорила снова:

      – Он – мой духовный отец, и это он первым стал учить меня музыке…

      Франс вспомнила свои преждевременные роды и те мучительные часы, когда ее новорожденная девочка находилась на грани жизни и смерти. И как их с отцом Брайе молитвы чудесным образом помогли малышке остаться в живых…

      Анри Монсеваль вернулся к ужину и сел напротив дочери. Ростом ниже жены, с наметившейся лысиной, он тем не менее оставался очень привлекательным мужчиной.

      Но между отцом и дочерью не было той душевной близости, которая связывала ее с Франс. Элен почти не посвящала его в детали своей жизни, и разговаривали они в основном о работе.

      – Как твое выступление в парижском концертном зале Плейель? Осталась всего неделя, насколько я помню…

      – Именно. А потом я на три недели приеду в Вендури. Отдохну, позанимаюсь с учениками. Мне нужно сделать паузу!

      Из кухни с блюдом овощей вернулась Франс.

      – Жизнь музыканта очень увлекательна, но она изматывает тело и душу, и в итоге от нее устаешь. И если однажды ты, как и я в свое время, встретишь человека, который…

      – Мам, не надо об этом! – сухо оборвала мать Элен.

      Франс посмотрела на нее с удивлением, но комментировать не стала, и до конца трапезы в комнате стояла непривычная тишина.

      Позже, уже у себя в спальне, Элен настежь распахнула окна. В ясном, светло-синем небе едва угадывались звезды. Трещали сверчки, от цветника теплыми облаками поднимался к окнам аромат роз. Противоречивые мысли теснились в сознании девушки. Собственное существование казалось ей слишком насыщенным событиями и в то же самое время до странности пустым. Но чем – или кем – заполнить эту пустоту? «Конечно же любовью», – подумала она и тут же пристыдила себя. Надеяться, что кто-то появится и подарит тебе целый мир, да и просто ждать этого кого-то представлялось ей глупым. И все-таки…

      – Жалкий романтик – вот я кто! – прошептала Элен.

      Временами она злилась на себя из-за своего романтизма и идеализма. Поэтому она и отреагировала так на рассуждения матери за столом.

      И в довершение всего эта нелепая сцена между нею и ее импресарио Пьером Паскалем сегодня утром!

      Пьеру почти пятьдесят, и до этого дня она относилась к нему с симпатией. Когда он приобнял ее сегодня за плечи, Элен промолчала, потому что сочла этот жест дружеским. Пьер же, очевидно, расценил это как поощрение и проявил внезапную настойчивость… Испытывая невыносимое отвращение, она с трудом вырвалась из его объятий.

      Может, это и вправду глупо – жить с устаревшими представлениями о любви и отношениях, в то время как мир вокруг так груб и жесток? Не лучше ли заснуть и не думать обо всем этом?..

      Проснулась Элен от рассветной прохлады. Ощущение душевной пустоты никуда не делось. Казалось, оно просто затаилось в самой глубине души. Это в конце концов и заставило