Матильда Кшесинская. Жизнь в изгнании. Документальная повесть. Галина Вервейко

дня во всей моей жизни страшнее этого дня, – видит Бог, воистину так!…

      Я постоял, поглядел – и побрел домой. А ночью, оставшись один, будучи от природы весьма не склонен к слезам, наконец, заплакал и плакал такими страшными и обильными слезами, которых я даже и представить себе не мог.

      А потом я плакал на Страстной неделе, уже не один, а вместе со многими и многими, собиравшимися в тёмные вечера, среди тёмной Москвы, с её наглухо запертым Кремлём, по тёмным старым церквам, скудно озарённым красными огоньками свечей, и плакавшими под горькое страстное пение: «Волною морскою… гонителя, мучителя под водою скрыша…»

      Сколько стояло тогда в этих церквах людей, прежде никогда не бывавших в них, сколько плакало никогда не плакавших!»

      В Петрограде всю зиму 1917—1918 года было холодно и голодно. Вот что об этом написала позже Нина Александровна Тихонова: «В феврале отец впервые подарил мне цветы – как взрослой… С тех пор бледно-розовые тюльпаны – навсегда для меня самые прекрасные цветы в мире.

      Эффект, однако, был испорчен ошеломляющей новостью. Через несколько дней меня в сопровождении бабушки, брата, фрейлейн и Ивана Александровича отправили далеко за Урал. В Петрограде жить становилось слишком трудно, и решено было нас послать до весны в Екатеринбург, где проживал дед Тихонов».

      Иван Александрович Луи был студентом и домашним учителем Нины. Фрейлейн – прибалтийская гувернантка обучала брата и сестру немецкому языку.

      На Урале, в Екатеринбурге, последнем пристанище Царской семьи, тоже власть была уже в руках большевиков. Но там у населения ещё шла прежняя размеренна жизнь по старинным обычаям, как в прежней Руси.

      «В Екатеринбург мы приехали к вечеру и почему-то были принуждены высадиться поодаль от станции и среди сугробов и рельс добираться до тускло освещённого перрона. Было почти темно, снег глушил шаги и голоса. Лилово-красной полосой догорал закат. В полумраке я разглядела медвежью шубу до полу. Из-под шапки-ушанки клином торчала длинная с проседью борода. «Ну, поцелуй дедушку!» – прохрипела шуба. От ужаса я оцепенела. – Вспоминала Нина Тихонова. – Так произошло моё знакомство с дедом Тихоновым. Он проводил нас в заранее приготовленное жилище и обиженно ретировался.

      Поместились мы в доме Симоновых, богатых купцов, которых, как говорили, вывел в одном из своих романов Мамин-Сибиряк.

      Революция резко изменила жизнь семьи Симоновых и принудила их сдать по знакомству для нас часть нижнего этажа, дабы избежать реквизиции излишней жилплощади. Их каменный дом в центре города был расположен внутри обширного двора и одной стороной выходил на улицу, носившую их имя. Улица была мощёная, обсаженная молодыми тополями. По ней всю зиму свозили снег за город. Когда весной он таял, вода потоком лилась обратно под гору и превращала на несколько дней Симоновскую улицу в нечто