Улыбка 45-го калибра. Дарья Донцова

я пошла за ней, рванула дверь и остолбенела. Столовая, еще утром бывшая нормальной комнатой, превращена в операционную. Большой стол, за которым мы едим, накрыт простынями, его освещают торшеры, которые собрали из всех комнат, у стола орудуют фигуры в халатах. На полу таз с окровавленной ватой и марлевыми тампонами, резко пахнет лекарствами.

      – Отойди, – пнули меня в спину, и мимо прошмыгнула Зайка с кастрюлей.

      Бледный Аркадий жался у окна с каким-то баллоном, сильно смахивающим на газовый.

      Я выпала в коридор, увидела Дегтярева с кипой простыней и рявкнула:

      – Что это за полевой госпиталь?

      – Сейчас, – пробормотал полковник, – погоди.

      Он нырнул в столовую. Я прислонилась к стене. Похоже, там идет операция.

      – Жуть кромешная, – сообщил, выходя, Аркадий, – меня тошнит. Какой ужас! Неужели с бедными женщинами так же поступают.

      – Да что случилось?

      – Ей пришлось делать кесарево, – вздохнул Кеша, – мрак, теперь месяц спать не смогу. Меня заставили помогать…

      – Кому кесарево?

      – Юне.

      – Это кто? – оторопела я.

      – Мать, – строго заявил Аркадий, – видишь, как плохо не бывать дома. Агата Кроуль оставила нам мопсиху…

      – А-а-а, – вспомнила я, – точно, Юнону. Она еще все под стулом пряталась, толстенькая такая, есть отказывалась.

      – Оказалось, что не жирненькая, а беременная, – вздохнул Кеша, – представляешь, как все перепугались, когда она застонала и дергаться начала.

      Я слушала, разинув рот. Ольга и Кеша, увидав, что у собачки приключились судороги, кинулись звонить Дениске. Тот примчался и мигом понял, что это потуги. Везти Юню в клинику было уже невозможно, поэтому бригаду хирургов вызвали на дом. Слава богу, сейчас все позади, щенки живы, мать, похоже, тоже.

      – Сколько их? – только и смогла спросить я.

      – Девять, – трагическим шепотом сообщил Аркадий, – мал мала меньше, просто мышата, а не собачки.

      Я почувствовала легкое головокружение. Пять детенышей у Черри и этих девять, всего пятнадцать. Нет, тринадцать. Опять неверно. Пять плюс девять, это сколько? Поняв, что не способна решить данную сложную задачу, я заорала:

      – И что мы станем с ними делать?

      Кеша попятился:

      – Не знаю. Черриных раздадим по знакомым.

      – А девять мопсиков?

      – Видишь ли, мать, – хмыкнул Аркадий, – они не совсем мопсы.

      – Как это?

      – Погоди, – улыбнулся Кеша, – сейчас покажу.

      Я опять осталась в коридоре подпирать стенку. Через пару минут Аркашка высунулся из комнаты и поманил меня пальцем. Я, стараясь не смотреть в сторону обеденного стола, добрела до подоконника и уставилась в таз. Глаз выхватил простынку, электрическую грелку, а на ней кучку ярко-рыжих кутят с длинными мордами. Я обомлела. Мопсы появляются на свет почти черными, потом они начинают «перецветать», светлеть, но рождаются темными, рыжими – никогда, и морды у них тупые, как у троллейбуса, а эти были несколько похожи на лисят.

      – Кто это? – изумилась