Поколение судьбы. Владислав Дорофеев

расхитри,

      полк создавая,

      не забудь про великую женщину,

      ждущую тебя у прилавка, незаметную, ты ее оботри и

      на случай припрячь,

      если проснешься в лагере меньшин.

      Видишь ублюдок, я странствую в мыслях,

      к чёрту весь твой рассудок,

      блеф свой зарой к мертвым.

      Клацают летом тяжелые двери,

      падаль летает под

      твердою пылью,

      ветхий июль раскончается сонной неделей,

      с Бруклина в воду живую карета впадает;

      под моста —

      жмурная глубина вокруг его быков.

      Рыбки

      карамелью пластаются за наживу,

      зад вытаращив, рыбак тащит себя —

      стон из моей груди.

      1981.

Автобиографическое

      «Спаситель был воды обычней».

      (Д.Томас)

      Макусинскому

      Тела слезы защищены корою,

      сонеты взроют уголь черный,

      из шахты лезет крест шахтерский,

      коррида из досок – заваленный забой.

      На дне стакана капля забодала каплю,

      от потолка, стеная, сваливались тени,

      в углу, от паха до диагонали, серый веник —

      сторонник пыли, медью куделька напоминает саклю.

      Ты созерцаешь тень и негу мая,

      редуктор с колесом сразятся под дождем,

      и на крыльцо из сеней рая

      слегка поддатая войдет, не я, не под зонтом.

      С реки тянуло холодом и крахом,

      от дома к шалашу удобная тропа,

      я наступаю в одиночестве на позвонки отца,

      и пистолет заплакал черепахой.

      Тогда дожди висели над порогом,

      обрыв с откоса падал перед домом,

      калитка возле дерева погибла,

      она уже потерянная гибкость.

      Молдавия – небесная страна,

      там смерть гуляет в шапочку одета,

      атмосферическая душная волна

      в слепой кишке удавчиком кастета.

      Потом Тарзан базуку закатал,

      пыль по Крещатику посеял

      и, лазая багром, рождение мое затеял

      без ложного стыда. Срок Академии настал.

      Кулёк прорвался, клок соломы на полу в конюшне,

      рыбак на стул упал, как с неба,

      полет над серой синью Феба,

      затона косность и бурлак на Сене.

      Столбы хромые чугуном не лечат,

      и керосин вскипает между ластами земли и сошкой,

      полено лопается меж ресниц, калечит

      растянуто-телескопическую кошку.

      Я вспоминаю так не опосля,

      но школа и Уфа стояли рядом,

      застукал нас директор, кинул матом,

      я убежал, ты бросила меня.

      Вечерний час. Реборды нежились усталые,

      передник на вагон накинул месяц вялый,

      на лавке спали мы втроем, тащась

      в далекую страну Московию на час.

      Кавказ на сказку ждет похожий,

      петелька серебром залаяла в заре,

      красавец Крон пел за забором, обменяв на ножны

      корову, после был задушенный в толпе.

      Из