Конго Реквием. Жан-Кристоф Гранже

был совсем не об этом!

      – Сама фамилия немецкого происхождения, – успокоительно улыбнулся он снова. – Мой отец собирал машины в Восточном Берлине в шестидесятых годах. Потом перешел к «врагу», на французскую фирму, уж не помню названия, прежде чем эмигрировать во Францию.

      – Вы родились во Франции?

      – Почти: в Эльзасе. И там жил до института.

      – Почему вы выбрали эту профессию?

      Вопрос вырвался сам собой – она поклялась себе его не задавать: слишком банально. Профессия психоаналитика, как и профессия копа или проститутки, интригует. Как дочь префекта, занимающаяся эскорт-услугами в свободное время, она могла придумать что-то поинтереснее.

      – Могу дать простой ответ… Для меня это лучшая профессия в мире.

      – И как вы ее для себя определяете?

      Он уперся локтями в стол – в отсветах свечей его костистое лицо казалось измученным.

      – Я механик. Я чиню и привожу в рабочее состояние мужчин и женщин. Я прочищаю их души и даю положительную энергию. Я поддерживаю любовь против смерти.

      – Вы идеалист.

      – Думаете, я уже перерос возраст подобных представлений?

      – Я не знаю вашего возраста.

      – Сорок шесть лет.

      Принесли заказ. Первый урожай ответов был чистосердечным и скорее удовлетворительным. Дав пояснения по каждому блюду (она изображала знатока, хотя была здесь всего второй раз), она приступила к дальнейшим расспросам, по-прежнему с долей агрессивности:

      – И вас не утомляет целыми днями выслушивать причитания и фантазии?

      – А вас послушать, так я просто мусоропровод.

      – Отчасти, разве нет?

      – Я не слушатель, я только ключ. Мои пациенты разговаривают сами с собой.

      – Вы продержались четверть часа.

      – Прежде чем что?

      – Прежде чем стали вешать мне на уши вашу психодрянь.

      Он поднял свой стакан – вернее, чашку: они заказали чай с пряностями.

      – Вы несправедливы: допрос ведете вы.

      Она повторила его жест и отпила глоток.

      – Верно, но вы же меня знаете, да? Когда я не цинична, я враждебна. Когда я ни то и ни другое, я плачу. Лучше скажите мне, зачем вы пригласили меня на ужин?

      Еще один вопрос, который ей стоило держать при себе.

      – Скажем так: я хочу быть вашим другом.

      – Какое разочарование… – жеманно протянула она.

      – Вы не правы: это, скорее, доказательство того, что у меня большие надежды.

      Она не стала настаивать из страха получить в ответ избитое рассуждение о дружбе, которая выше любви. Предпочла вернуться к прагматическим вопросам – о его буднях, о работе. Но тут ей много не перепало. Он не преподавал в институте, не числился в штате какой-нибудь психиатрической больницы: ничего блистательного или особенного. Он говорил о своем кабинете как о мелкой лавочке.

      И однако, она не уставала разглядывать его лицо – во время сеансов голос Каца ассоциировался с пустотой или с трещинами на потолке. Теперь она могла наблюдать существо из плоти и крови, правда в основном из костей.

      С некоторым запозданием