Пентакль. Марина и Сергей Дяченко

никогда.

      Разночтения вкусов увеличивали число домашних забот: угоди-ка семье, когда каждый, включая собаку, жрет разное и привередничает! Но до ссор на этой почве не доходило. Жена готовила молча. Копя немое раздражение, наполнявшее квартиру едкой кислотой. Ничего, здесь, в санатории, отдохнет. Ни стирки, ни готовки. Красота. А что ноябрь – так даже лучше. Меньше народу.

      Вернувшись в номер, он упал на кровать, закинул руки за голову и блаженно закрыл глаза. Отдых! Валяться, спать, читать книжки – кыш работа, прочь звонки, долой суету…

      – К озеру сходим прогуляться?

      Жена рассеянно вертела в руках вилку допотопного радио: намертво приколоченный к стене куб из черного эбонита, с металлической сеткой-забралом и единственной ручкой громкости, выглядел хищным монстром из фильма ужасов.

      – Сходим. После обеда.

      – Ладно, спи. – Любимая женщина все поняла правильно. – А мы Ральфа возьмем и пройдемся.

      – Угу, – буркнул он, проваливаясь в сон.

      Снилась муть. Этот же номер: однокомнатный, с фото-обоями на стене. Перекаты горной речки: бурлящая вокруг валунов вода, противоположный берег наполовину скрыт зарослями боярышника, взбегают на скалы сосны и желтые осины; клочья ваты тают в неприветливом, внимательном небе. Издалека донесся сдавленный шум. Быстро нарастая, превращаясь в плеск – нет, в грохот разбивающегося о камни потока! «Трубу прорвало, что ли?» Обои вспухли пузырем, картина мгновенно стала объемной, настоящей, – в следующий миг река хлынула в комнату, захлестывая с головой, забивая горло. Тело сковала слабость, крик застрял в глотке, ночь ударила в лицо рыбной вонью…

      – А-а-а!

      Он рывком сел на кровати, судорожно хватая ртом воздух. Наваждение отступило, но слабость осталась. В прямоугольнике зеркала над тумбочкой отражался человек: растрепанный, с мятой физиономией. За человеком – стена с фото-обоями. Речка, осины, скалы. Сейчас лопнет и утопит. Он вздрогнул, поспешив натужно рассмеяться. Во рту пересохло; сбегав в ванную, долго пил из-под крана холодную, пахнущую хлоркой воду. Потом вернулся в комнату. Пальцы машинально нашарили шнур от репродуктора. Радио он не любил и дома никогда не слушал, но сейчас это было в самый раз. Какие-нибудь «Валенки» или «Нас не догонят», да погромче, с хрипами и треском дряхлого динамика. Кондовый оптимизм родных осин (опять?!) хорош от неврозов.

      Вилка со щелчком вошла в розетку. Он решительно прибавил громкости – так скручивают голову предназначенной на убой птице. Ожидаемый хрип, скрежет, помехи.

      Бесполый, слегка испитой голос:

      Рука сама рванула шнур. Вскрикнула вилка, покидая нору розетки. Под эту песню семь лет назад умирала его бабушка. До последней минуты не позволяя выключить проклятое радио.

      Развеялся.

      Проникся, значит, оптимизмом.

      – Пап, там озеро! Турники! Мы крепость видели!..

      Сын ворвался в комнату, спеша вывалить на отца ворох новостей.

      – Выспался? После обеда пойдешь с нами? – поинтересовалась жена, входя следом.

      Он