Архетипическая психология. Джеймс Хиллман

Но его романтизм или романическая сторона (роман как вымысел) включает „чистые страсти, т. е. мечты, радости, печали и самонаблюдения, упоминать о которых ему не позволяют вежливость и стыд, и выражение этой стороны человеческой природы составляет одну из основных задач романа“.

      В тех случаях, когда Ален говорит о вежливости и стыде, Фрейд пишет: «Пациенты… не все сообщают… поскольку им не удалось преодолеть чувства робости и стыда».[29] Фрейдовские истории болезни служат материалом для беллетристики, они выражают вымышленную сторону человеческой природы, ее романичность.

      В дилеммах истории и беллетристики, внешнего и внутреннего Фрейд искусно достигает компромисса, который становится его стилем изложения историй болезни и новым жанром психотерапевтической литературы. Он описывает «чистые страсти… мечты… самонаблюдения», но делает это извне, как патологоанатом (его первое призвание). Мы не погружаемся в историю болезни, как это бывает при чтении романа, сочувствуя Доре, а остаемся снаружи, обнажая ткани и анализируя вместе с Фрейдом. Как читатели мы идентифицируем себя с главной героиней, но не с ее субъективностью, чувствами и страданиями. Мы охотнее идентифицируем себя с «внутренней структурой невроза», с идеей, которую воплощает героиня, с сексуальным подавлением и его динамизмом. При этом наше внимание неуловимо перемещается от раскрываемого субъекта к обнажаемому объекту, от изучения характера к анализу характера и к демонстрации с помощью характера тенденциозных целей автора (поэтому он сообщает нам меньше о ее личности, чем о ее мечтах и других психических фактах). Наш интерес привлекается дальнейшими событиями и удерживается автором благодаря его техническому мастерству, но Фрейд занят не столько фабулой, сколько сюжетом, к чему мы еще вернемся.

      Более того, действие рассказа – обнаружение патологии и процесс ее излечения – не имеет отношения к характеру героини. Возвышенная драма действия развивается независимо от ее конкретной личности. Обладает ли она мужеством? Представляет ли она собой незначительную личность? Какова природа ее сознания? В чем состоит ее главный недостаток? Какие поступки она склонна совершать в кризисной ситуации и какое влияние они окажут на развитие рассказа? Несмотря на кажущуюся напряженность, действие анализа лежит за пределами сферы влияния героини. Эта история могла приключиться с любым человеком. Пациента и врача можно было заменить другим пациентом и другим врачом в другом городе и в другое время, поскольку в этом состоит суть психоанализа как научного метода. Данный случай служит лишь иллюстрацией, и поэтому героиня не вправе, да и неспособна влиять на его развитие. Суть происходящего открывает не героиня, рассказ или действие, а сюжет психодинамики. Герои составляют эпизоды универсального сюжета и в качестве таковых имеют относительно второстепенное значение.

      Фрейдовское определение природы сновидений, Эго и симптомов имело компромиссный характер. Компромисс также

29

Freud S. Collected Papers, III, p. 24. Фрейдовская защита защитных реакций пациента (стыдливость и застенчивость) позволяла ему выступать в роли рассказчика, вклиниваясь между рассказом и читателем. Этот прием имеет существенное значение для изложения придуманных историй: «В имагинативной литературе характер взаимосвязи между читателем и текстом имеет принципиальное значение и поэтому роль рассказчика трудно переоценить. Повествование заключает в себе две взаимосвязанные проблемы: содержания, собирания материала и риторики, способа представления содержания для читателя» (Fowler. Critical Terms. See «narrative»).