Орикс и Коростель. Маргарет Этвуд

важное происходит без тебя, так что и не подсмотришь рождение и смерть, к примеру. И краткое забытье секса.

      – Не смей даже думать об этом, – говорит он сам себе. Секс – как выпивка: не стоит о нем задумываться с утра пораньше.

      Раньше он поддерживал форму – бегал по утрам, ходил в тренажерный зал. А теперь у него ребра торчат, он катастрофически истощал. Животного белка не хватает. Женский голос ласково шепчет ему на ухо:

      А задница очень даже ничего! – Это не Орикс, какая-то другая женщина. Орикс теперь не особо разговорчива.

      – Скажи что-нибудь, – просит он. Она его слышит, ему нужно верить, что она слышит его, но все равно молчит. – Ну что мне сделать? – спрашивает он. – Ты же знаешь, что…

      Ах, какие мускулы! – перебивает кто-то шепотом. – Лежи, милый, я все сама сделаю. – Кто это? Какая-то шлюшка. Уточнение: профессиональная жрица любви. Гимнастка, будто резиновая, оклеенная блестками, словно чешуей. Он ненавидит эти отголоски. Их и святые слышали – чокнутые завшивевшие отшельники в пещерах и пустынях. Скоро ему прекрасные демоны станут являться, будут манить, облизываясь, суккубы с раскаленными докрасна сосками и мелькающими розовыми язычками. Из волн появятся русалки, выплывут из-за осыпающихся башен, он услышит сладкое пение и поплывет, и его съедят акулы. Существа с женскими грудями и головами и орлиными когтями станут пикировать на него, он раскроет им объятия, и это будет конец. Мозгоплавка.

      Или хуже того, какая-нибудь девушка, которую он знает или когда-то знал, выйдет из-за деревьев, обрадуется ему, но окажется всего лишь миражом. Впрочем, ему компания нужна, и такая сойдет.

      Через уцелевшее стекло темных очков он изучает горизонт: пустота. Море – как раскаленный металл, выцветшее голубое небо, если не считать дыры, которую прожгло солнце. Пусто. Вода, песок, небо, деревья, осколки прошлого. Никто его не услышит, потому что никого нет.

      – Коростель! – кричит он. – Ты скотина! Мудак!

      Он прислушивается. По лицу снова течет соленая водица. Неизвестно, когда это опять произойдет, и ничего не поделать. Он задыхается, будто огромная рука сдавила грудь – давит, отпускает, снова давит. Бессмысленная паника.

      – Это ты виноват! – кричит он океану.

      Ответа нет. Неудивительно. Только волны – шуш-ш, шуш-ш. Он кулаком проводит по лицу, по бороденке, размазывая грязь, сопли, слезы и липкий сок манго.

      – Снежный человек, Снежный человек, – говорит он. – Займись делом.

      2

      Костер

      Когда-то, давным-давно, Снежный человек еще не был Снежным человеком. Он был Джимми. Хорошим мальчиком.

      Первое четкое воспоминание Джимми – огромный костер. Ему тогда было лет пять или шесть. Он носил красные резиновые сапоги, на сапогах – улыбающиеся утята; он помнит, потому что после костра ему велели прямо в этих сапогах пройти через поддон с дезинфектантом. Ему сказали, что дезинфицирующее вещество очень ядовитое, не надо им брызгаться, а он беспокоился, что яд попадет в глаза утятам и им больно будет. Ему сказали, что утята – просто